Раковый корпус

А центральная газета не могла бы до Русанова опуститься. Так и
прессы он тоже никогда не боялся.
И пересекая ЧЈрное море на пароходе, он нисколько не боялся морской
глубины. А боялся ли он высоты -- нельзя сказать, потому что не был он так
пустоголов, чтобы лазить на горы или на скалы, а по роду своей работы не
монтировал мостов.
Род работы Русанова в течении уже многих лет, едва ли не двадцати, был
-- анкетное хозяйство. Должность эта в разных учреждениях называлась
по-разному, но суть была всегда одна. Только неучи да несведущие посторонние
люди не знают, какая это ажурная тонкая работа. Каждый человек на жизненном
пути заполняет немалое число анкет, и в каждой анкете -- известное число
вопросов. Ответ одного человека на один вопрос одной анкеты -- это уже
ниточка, навсегда протянувшаяся от человека в местный центр анкетного
хозяйства. От каждого человека протянуты таким образом сотни ниточек, а
всего их сходятся многие миллионы, и если б ниточки эти стали видимы, то всЈ
небо оказалось бы в паутине, а если б они стали материально-упруги, то и
автобусы, и трамваи, и сами люди потеряли бы возможность двигаться, и ветер
не мог бы вдоль улицы пронести клочков газеты или осенних листьев. Но они не
видимы и не материальны, а однако чувствуются человеком постоянно. Дело в
том, что так называемые кристальные анкеты -- это как абсолютная истина, как
идеал, они почти не достижимы. На каждого живого человека всегда можно
записать что-нибудь отрицательное или подозрительное, каждый человек в
чЈм-нибудь виноват или что-нибудь утаивает, если разобраться дотошно.
Из этого постоянного ощущения незримых ниточек естественно рождается у
людей и уважение к тем лицам, кто эти ниточки вытягивает, кто ведЈт это
сложнейшее анкетное хозяйство. Авторитет таких лиц.
Пользуясь ещЈ одним сравнением, уже музыкальным, Русанов, благодаря
своему особому положению, обладал как бы набором дощечек ксилофона и мог по
выбору, по желанию, по соображениям необходимости ударять по любой из
дощечек. Хотя все они были равно деревянные, но голос был у каждой свой.
Были дощечки, то есть приЈмы, самого нежного, осторожного действия.
Например, желая какому-нибудь товарищу передать, что он им недоволен, или
просто предупредить, немного поставить на место, Русанов умел особыми ладами
здороваться. Когда тот человек здоровался (разумеется, первый), Павел
Николаевич мог ответить деловито, но не улыбнуться; а мог, сдвинув брови
(это он отрабатывал в рабочем кабинете перед зеркалом), чуть-чуть замедлить
ответ -- как будто он сомневался, надо ли, собственно, с этим человеком
здороваться, достоин ли тот -- и уж после этого поздороваться (опять же: или
с полным поворотом головы, или с неполным, или вовсе не поворачивая). Такая
маленькая {135} задержка всегда имеет, однако, значительный эффект.

Страницы: (335) :  <<  ... 114115116117118119120121122123124125126127128129 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но играть он не способен. Попробуйте
превратить театр из места поучений в место развлечений, и театр сделается
для него не то чтобы настоящим балаганом, но источником возбуждений для
спортсмена и сластолюбца.
Однако среди современной столичной публики этот сытый английский
недоросль занимает незначительное место. В длинных очередях, в которые
каждый вечер выстраиваются около модных театров жаждущие зрители, мужчины
вкраплены, как коринка в яблочном пироге. Большинство составляют женщины. Но
и те и другие принадлежат к наименее здоровому из наших общественных классов
- к тому классу, который получает от восемнадцати до тридцати шиллингов в
неделю за сидячую работу и живет или в унылых меблированных комнатах, или же
вместе со своими невыносимо прозаическими семьями. Эти люди ничего не
понимают в театре: им не свойственны ни нетерпение философа постичь
реальность (хотя реальность - это единственное, от чего он хотел бы уйти),
ни жажда энергичного действия или удовлетворения, характерная для
спортсмена, ни опытная, лишенная иллюзии чувственность упитанного богача,
будь он джентльменом или трактирщиком. Они много читают и отлично
ориентируются в мире популярных романов - этом рае для дураков. Они обожают
красавца мужчину и красавицу женщину; им нравится видеть их обоих модно
одетыми, в изысканной праздности, на фоне элегантных гостиных и увядающих
садов, влюбленными, но влюбленными сентиментально и романтично: всегда
ведущий себя как полагается леди и джентльменам. Все это безнадежно
скучно зрителям партера, где места покупаются (если вообще покупаются)
людьми, у которых есть собственные костюмы и гостиные и которые знают, что
это всего-навсего маскарад, где нет никакой романтики и очень мало того, что
интересовало бы большинство участников маскарада, - разве только тайная игра
естественной распущенности.
Нельзя как следует изучить зрителей партера, если не принять в расчет,
что среди них отсутствует богатый английский купец-евангелист со своим
семейством и присутствует богатый еврейский коммерсант со своей семьей...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Три пьесы для пуритан»