Раковый корпус

Ему будто светлей становилось.
А ещЈ он -- ослаб очень, ворочался мало, нехотя ел. Очень ослаб -- и
даже приятное что-то находил в этом состоянии, но худое приятное: как у
замерзающего не бывает сил шевелиться. И как будто параличом взяло или ватой
глухой обложило его всегдашнюю гражданскую горячность -- не мириться ни с
чем уродливым и неправильным вокруг. Вчера Оглоед с усмешечкой врал про себя
главврачу, что он -- целинник, и Павлу Николаевичу стоило только рот
раскрыть, два слова сказать -- и уже б Оглоеда в помине тут не было.
А он -- ничего не сказал, промолчал. Это было с гражданственной точки
зрения нечестно, его долг был -- разоблачить ложь. Но почему-то Павел
Николаевич не сказал. И не потому, что не хватило дыхательных сил выговорить
или бы он боялся мести Оглоеда -- нет. А даже как-то и не хотелось говорить
-- как будто не всЈ, что делалось в палате, уже касалось Павла Николаевича.
Даже было такое странное чувство, что этот крикун и грубиян, то не дававший
свет тушить, то по произволу открывавший форточку, то лезший первый схватить
нетроганную чистую газету, в конце концов взрослый человек, имеет свою
судьбу, может не очень счастливую, и пусть живЈт как хочет.
А сегодня Оглоед ещЈ отличился. Пришла лаборантка составлять
избирательные списки (их тут тоже готовили к выборам) и у всех брала
паспорта, и все давали их или колхозные справки, а у Костоглотова ничего не
оказалось. Лаборантка естественно удивилась и требовала паспорта, так
Костоглотов завЈлся шуметь; {181} что надо мол знать Политграмоту, что
разные есть виды ссыльных, и пусть она звонит по такому-то телефону, а у
него мол избирательное право есть, но в крайнем случае он может и не
голосовать.
Вот какой мутный и испорченный человек оказался сосед по койке, верно
чувствовало сердце Павла Николаевича! Но теперь вместо того, чтобы
ужаснуться, в какой вертеп он здесь попал, среди кого лежал, Русанов
поддался заливающему безразличию: пусть Костоглотов; пусть Федерау; пусть
Сибгатов. Пусть они все вылечиваются, пусть живут -- только б и Павлу
Николаевичу остаться в живых.
Маячил ему капюшон простыни.
Пусть они живут, и Павел Николаевич не будет их расспрашивать и
проверять. Но чтоб они его тоже не расспрашивали. Чтоб никто не лез
ковыряться в старом прошлом. Что было -- то было, оно кануло, и
несправедливо теперь выискивать, кто в чЈм ошибся восемнадцать лет назад.
Из вестибюля послышался резкий голос санитарки Нэлли, один такой во
всей клинике. Это она без всякого даже крика спрашивала кого-то метров за
двадцать:
-- Слушай, а лакированные эти почЈм стоют?
Что ответила другая -- не было слышно, а опять Нэлля:
-- Э-э-эх, мне бы в таких пойти -- вот бы хахали табунились! Та,
вторая, возразила что-то, и Нэлля согласилась отчасти:
-- Ой, да! Я когда капроны первый раз натянула -- души не было.

Страницы: (335) :  <<  ... 157158159160161162163164165166167168169170171172 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
- Вы пытаетесь испугать меня?
- По чести говоря, да. Мы вовсе не желаем отправлять в прошлое таких,
что при первом же выстреле ударяются в панику. В том году погибло шесть
руководителей и дюжина охотников. Мы предоставляем вам случай испытать самое
чертовское приключение, о каком только может мечтать настоящий охотник.
Путешествие на шестьдесят миллионов лет назад и величайшая добыча всех
времен! Вот ваш чек. Порвите его.
Мистер Экельс долго, смотрел на чек. Пальцы его дрожали.
- Ни пуха, ни пера, - сказал человек за конторкой. - Мистер Тревис,
займитесь клиентом.
Неся ружья в руках, они молча прошли через комнату к Машине, к
серебристому металлу и рокочущему свету.
Сперва день, затем ночь, опять день, опять ночь; потом день - ночь,
день - ночь, день. Неделя, месяц, год, десятилетие! 2055 год. 2019, 1999!
1957! Мимо! Машина ревела.
Они надели кислородные шлемы, проверили наушники.
Экельс качался на мягком сиденье - бледный, зубы стиснуты Он ощутил
судорожную дрожь в руках, посмотрел вниз и увидел, как его пальцы сжали
новое ружье. В машине было еще четверо. Тревис - руководитель сафари, его
помощник Лесперанс и два охотника - Биллингс и Кремер. Они сидели, глядя
друг на друга, а мимо, точно вспышки молний, проносились годы.
- Это ружье может убить динозавра? - вымолвили губы Экельса.
- Если верно попадешь, - ответил в наушниках Тревис. - У некоторых
динозавров два мозга: один в голове, другой ниже по позвоночнику. Таких мы
не трогаем. Лучше не злоупотреблять своей счастливой звездой. Первые две
пули в глаза, если сумеете, конечно. Ослепили, тогда бейте в мозг.
Машина взвыла. Время было словно кинолента, пущенная обратным ходом.
Солнца летели вспять, за ними мчались десятки миллионов лун.
- Господи, - произнес Экельс. - Все охотники, когда-либо жившие на
свете, позавидовали бы нам сегодня. Тут тебе сама Африка покажется
Иллинойсом.
Машина замедлила ход, вой сменился ровным гулом. Машина остановилась...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«И грянул гром»