Раковый корпус

Что ж, писатели умней нас, практиков, что ли?
Он и Алла померились взглядами. Во взглядах они были равны: хоть
подходили по возрасту, и не могли не понравиться друг другу наружностью, но
каждый из них настолько шЈл своей уставленной дорогой жизни, что ни в каком
случайном взгляде не мог искать начала приключения.
-- Роль литературы вообще сильно преувеличивают,-- рассуждал Вадим.--
Превозносят книги, которые того не заслуживают. Например -- "Гаргантюа и
Пантагрюэль". Не читавши, думаешь -- это что-то грандиозное. А прочтЈшь --
одна похабщина, потерянное время.
-- Эротический момент есть и у современных авторов. Он не лишний,--
строго возразила Авиета.-- В сочетании и с самой передовой идейностью.
-- Лишний,-- уверенно отвЈл Вадим.-- Не для того печатное слово, чтобы
щекотать страсти. Возбуждающее в аптеках продают.
И, не глядя больше на бордовой свитер, не ожидая, что она его
переубедит, опустил голову в книгу.
Авиету всегда огорчало, когда людские мысли не делились на две чЈтких
группы верных и неверных доводов, а расползались, расползались по
неожиданным оттенкам, вносящим только идейную путаницу, и вот, как сейчас,
нельзя было понять: что ж этот молодой человек -- за неЈ или против? спорить
с ним или оставить так?
Она оставила так, и докончила опять ДЈмке:
-- Так вот, мальчик, пойми. Описывать то, что е с т ь, гораздо легче,
чем описывать то, чего нет, но ты знаешь, что оно б у д е т. То, что мы
видим простыми глазами сегодня -- это не обязательно правда. Правда -- то,
что д о л ж н о б ы т ь, что будет завтра. Наше чудесное "завтра" и нужно
описывать!..
-- А что ж будут завтра описывать? -- морщил лоб туповатый мальчишка.
-- Завтра?.. Ну, а завтра будут описывать послезавтра. Авиета уже
поднялась и стояла в проходе -- крепкая, ладная, здоровая русаковская
порода. Павел Николаевич с удовольствием послушал и всю еЈ лекцию,
прочтЈнную ДЈмке.
Уже поцеловав отца, Алла ещЈ теперь бодро подняла расставленную
пятерню:
-- Ну, отец, борись за здоровье! Борись, лечись, сбрасывай опухоль- и
н и о ч Ј м не беспокойся! ВсЈ-всЈ-всЈ будет отлично!

{202}

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

--------
22

3 марта 1955
Дорогие Елена Александровна и Николай Иваныч! Вот вам загадочная
картинка, что это и где? На окнах -- решЈтки (правда, только на первом
этаже, от воров, и фигурные -- как лучи из одного угла, да и намордников
нет). В комнатах -- койки с постельными принадлежностями. На каждой койке --
перепуганный человечек. С утра -- пайка, сахар, чай (нарушение в том, что
ещЈ и завтрак). Утром -- угрюмое молчание, никто ни с кем разговаривать не
хочет, зато вечерами -- гул и оживлЈнное общее обсуждение. Споры об открытии
и закрытии форточек, и кому ждать лучшего, и кому худшего, и сколько
кирпичей в Самаркандской мечети.

Страницы: (335) :  <<  ... 177178179180181182183184185186187188189190191192 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Путешествовал я впервые. Целый день мы ехали через густой лес, который
страхами своей чащобы навсегда врезался мне в память; лишь под вечер
остановились мы перед длинной поперечиной, отделявшей нас от обширной
поляны.
Нам пришлось дожидаться с полчаса, прежде чем из глиняной сторожки близ
ворот явился малый, который отодвинул засов и впустил нас. Я говорю "малый",
потому что старуха Марта все еще звала "малым" своего сорокалетнего
племянника; а тот, дабы достойно встретить господ, обрядился в старую ливрею
своего покойного дяди, с которой сперва постарался стряхнуть пыль, а потому
и заставил нас так долго дожидаться; будь у него время, он натянул бы и
чулки; но длинные голые красные ноги не слишком отличались от ярко-пунцовой
ливреи. Уж не припомню, были ли под ней штаны. У нашего слуги Иоганна, тоже
нередко слышавшего наименование "замок", лицо вытянулось от изумления, когда
малый повел нас к низенькому, ветхому строению, где прежде жил покойный
барин.
Но окончательно был он огорошен, когда матушка приказала ему внести
постели. Кик мог он помыслить, что в "замке" не водшся постелей, и
распоряжение матушки захватить для нас постельные принадлежности он либо
пропустил мимо ушей, либо посчитал за излишний труд.
Домик был одноэтажный, и в лучшие свои времена не мог насчитать больше
пяти комнат, пригодных для жилья, и являл собой жалостную картину бренности.
Разбитая мебель, разодранные обои, ни единого целого оконного стекла, пол,
проломанный тут и там, повсюду следы озорных солдатских нравов. "На постое у
нас тут всегда шел дым коромыслом",-- пояснил малый с дурацкой ухмылкой. Но
матушка сделала знак, чтобы ее оставили одну, и пока малый с Иоганном
наводили порядок, я пошел осматривать сад. Он тоже являл печальнейшее
зрелище запустения. Высокие деревья часгично были изувечены, частично
сломаны, и сорные растения глумливо возвышались над поваленными стволами.
Тут и там между вытянувшимися кустами тиса виднелись следы дорожек...

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Флорентийские ночи»