Раковый корпус

Там перебираюсь, перехожу
железную дорогу -- и через пять минут на базаре. Ни на прибазарных улочках,
ни на самом базаре мой вид ни у кого не вызывает удивления или смеха. Я
усматриваю в этом духовное здоровье нашего народа, который ко всему привык.
По базару хожу и хмуро торгуюсь, как только зэки, наверно, умеют (на жирную
бело-жЈлтую курицу прогундосить: "и сколько ж, тЈтка, за этого
туберкулЈзного цыплЈнка просишь?"). Какие у меня рублики? а достались как?..
Говорил мой дед: копейка рубль бережЈт, а рубль -- голову. Умный был у меня
дед.
Только огурцами и спасаюсь, ничего есть не хочется. Голова тяжЈлая,
один раз кружилась здорово. Ну, правда, и опухоли половины не стало, края
мягкие, сам еЈ прощупываю с трудом. А кровь тем временем разрушается, поят
меня специальными лекарствами, которые должны повысить лейкоциты (а что-то ж
и испортить!) и хотят "для провокации лейкоцитоза" (так у них и называется,
во язычок!) делать мне... молочные уколы! Ну чистое же варварство! Да вы
поднесите мне кружечку парного так! Ни за что не дамся колоть.
А ещЈ грозятся кровь переливать. Тоже отбиваюсь. Что меня спасает --
группа крови у меня первая, редко привозят.
Вообще, с заведующей лучевым отделением у меня отношения натянутые, что
ни встреча -- то спор. Крутая очень женщина. Последний раз стали щупать мне
грудь и уверять, что "нет реакции на синэстрол", что я избегаю уколов,
обманываю еЈ. Я натурально возмутился (а на самом деле, конечно, обманываю).
{204}
А вот с лечащим врачом мне труднее твЈрдость проявить -- и почему?
Потому что она мягкая очень. (Вы, Николай Иваныч, начали мне как-то
объяснять, откуда это выражение -- "мягкое слово кость ломит". Напомните,
пожалуйста!) Она не только никогда не прикрикнет, но и бровей-то схмурить
как следует не умеет. Что-нибудь против моей воли назначает -- и
потупляется. И я почему-то уступаю. Да некоторые детали нам с ней и трудно
обсуждать: она ещЈ молодая, моложе меня, как-то неловко спросить до конца.
Кстати, и миловидная очень.
Да и школярство в ней сидит, она тоже непрошибаемо верит в их
установленные методы лечения, и я не могу заставить еЈ усумниться. Вообще,
никто не снисходит до обсуждения этих методов со мной, никто не хочет взять
меня в разумные союзники. Мне приходится вслушиваться в разговоры врачей,
догадываться, дополнять несказанное, добывать медицинские книги -- и вот так
выяснять для себя обстановку.

Страницы: (335) :  <<  ... 179180181182183184185186187188189190191192193194 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Вчера вечером на
деревне был шум, крик, трусливый лай и визг собак: с
удивительной дерзостью, когда по избам уже ужинали, волк
зарезал в одном дворе овцу и едва не унес ее - вовремя
выскочили на собачий гам мужики с дубинами и отбили ее, уже
околевшую, с разорванным боком. Теперь барышня нервно
хохочет, зажигает и бросает в темноту спички, весело крича.
- Волков боюсь!
Спички освещают удлиненное, грубоватое лицо юноши и ее
возбужденное широкоскулое личико. Она кругло,
по-малорусски, повязана красным платочком, свободный вырез
красного ситцевого платья открывает ее круглую крепкую шею.
Качаясь на бегу тележки, она жжет и бросает в темноту
спички, будто не замечая, что гимназист обнимает ее и целует
то в шею, то в щеку, ищет ее губы Она отодвигает его локтем,
он намеренно громко и просто, имея в виду малого на козлах,
говорит ей:
- Отдайте спички. Мне закурить нечем будет.
- Сейчас, сейчас! - кричит она, и опять вспыхивает
спичка, потом зарница, и тьма еще гуще слепит теплой
чернотой, в которой все кажется, что тележка катится назад.
Наконец, она уступает ему долгим поцелуем в губы, как вдруг,
толчком мотнув их обоих, тележка точно натыкается на что-то
- малый круто осаживает лошадей.
- Волки! - вскрикивает он.
В глаза бьет зарево пожара в дали направо. Тележка стоит
против того леска, что открывался при зарницах. Лесок от
зарева стал теперь черным и весь зыбко дрожит, как дрожит и
все поле перед ним в сумрачно-красном трепете от того жадно
несущегося в небе пламени, которое, несмотря на даль,
полыхает с бегущими в нем тенями дыма точно в версте от
тележки, разъяряется все жарче и грознее, охватывает
горизонт все выше и шире, - кажется, что жар его уже доходит
до лица, до рук, виден даже над чернотой земли красный
переплет какой-то сгоревшей крыши. А под стеной леса стоят,
багрово серея, три больших волка, и в глазах у них мелькает
то сквозной зеленый блеск, то красный, - прозрачный и яркий,
как горячий сироп варенья из красной смородины. И лошади,
шумно всхрапнув, вдруг диким галопом ударяют вбок, влево, по
пашне, малый, на вожжах, валится назад, а тележка, со стуком
и треском, мотаясь, бьется по взметам...

Бунин Иван Алексеевич   
«Волки»