Раковый корпус

И вдруг весь их институт лопнул от натяжек и от
поспешности, и оказалось, что даже кандидатская диссертация не защищена.
Отчасти это Коряков его когда-то так наставил: "Вы -- работайте, работайте!
Написать всегда успеете." А -- когда "успеете"?
Или -- на чЈрта и писать?..
Лицом однако не выражая своего неодобрения главврачу, Лев Леонидович
щурился и как будто слушал. Тем более, что предлагалось ему в следующем
месяце провести первую операцию на грудной клетке.
Но всЈ кончается! -- кончилась и пятиминутка. И, постепенно выходя из
комнаты совещаний, хирурги собрались на площадке верхнего вестибюля. И всЈ
так же держа лапы подсунутыми под поясок на животе, Лев Леонидович как
хмурый рассеянный полководец повЈл за собою на большой обход седую
тростиночку Евгению Устиновну, буйно-курчавого Халмухамедова, толстую
ПантЈхину, рыженькую Анжелину и ещЈ двух сестЈр.
Бывали обходы-облЈты, когда надо было спешить работать. Спешить бы надо
и сегодня, но сегодня был по расписанию медленный всеобщий обход, не
пропуская ни одной хирургической койки. И все семеро они медленно входили в
каждую палату, окунаясь в воздух, спЈртый от лекарственных душных примесей,
от неохотного проветривания и от самих больных,-- теснились и сторонились в
узких проходах, пропуская друг друга, а потом смотря друг другу через плечо.
И собравшись кружком около каждой койки, они должны были в одну, в три или в
пять минут все войти в боли этого одного больного, как они уже вошли в их
общий тяжЈлый воздух,-- в боли его и в чувства его, и в его анамнез, в
историю болезни и в ход лечения, в сегодняшнее его состояние и во всЈ то,
что теория и практика разрешали им делать дальше.
И если б их было меньше; и если б каждый из них был наилучший у своего
дела; и если б не по тридцать больных приходилось на каждого лечащего; и
если б не запорашивало им голову, что и как удобнее всего записать в
прокурорский документ -- в историю болезни; и если б они не были люди, то
есть, прочно включЈнные в свою кожу и кости, в свою память и свои намерения
существа, испытывающие облегчение от сознания, что сами они этим болям не
подвержены; -- то, пожалуй, и нельзя было бы придумать лучшего решения, чем
такой вот обход.
Но условий этих всех не было, обхода же нельзя было ни отменить, {246}
ни заменить. И потому Лев Леонидович вЈл их всех по заведеннному, и щурясь,
одним глазом больше, покорно выслушивал от лечащего о каждом больном (и не
наизусть, а по папочке) -- откуда он, когда поступил (о давнишних это давно
было и известно), по какому поводу поступил, какой род лечения получает, в
каких дозах, какова у него кровь, уже ли намечен к операции, и что мешает,
или вопрос ещЈ не решЈн. Он выслушивал, и ко многим садился на койку,
некоторых просил открыть больное место, смотрел, щупал, после прощупа сам же
заворачивал на больном одеяло или предлагал пощупать и другим врачам.

Страницы: (335) :  <<  ... 218219220221222223224225226227228229230231232233 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

..... Я думаю, что, когда на все и вся снизойдет
великая тишина, музыка наконец восторжествует. Когда все снова всосется в
матку времени, хаос вернется на землю, а хаос -- партитура действительности.
Ты, Таня, -- мой хаос. поэтому-то я и пою. Собственно, это даже и не я, а
умирающий мир, с которого сползает кожура времени. Но я сам еще жив и
барахтаюсь в твоей матке, и это моя действительность. Дремлю... Физиология
любви. Отдыхающий кит со своим двухметровым пенисом. Летучая мышь -- penis
libre. Животные с костью в пенисе. Следовательно, "костостой"... "К счастью,
-- говорит Гурмон, -- костяная структура утрачена человеком". К счастью?
Конечно, к счастью. Представьте себе человечество, ходящее с костостоем. У
кенгуру два пениса -- один для будней, другой для праздников. Дремлю...
Письмо от женщины, спрашивающей меня, нашел ли я название для моей книги.
Название? Конечно: "Прекрасные лесбиянки".
Ваша анекдотическая жизнь. Это фраза господина Боровского. Я завтракал
с ним в среду. Его жена -- высохшая корова -- во главе стола. Она учит
сейчас английский. И ее любимое слово -- "filthy", что значит "грязный",
"отвратительный", "мерзкий". Вам не понадобится много времени, что?"
разобраться, что это за язвы на заднице, эти Боровские. Но подождите...
Боровский носит плисовые костюмы и играет на аккордеоне. Неотразимое
сочетание, особенно если учесть, что он неплохой художник. Он уверяет, что
он поляк, но это, конечно, неправда. Он -- еврей, этот Боровский, и его отец
был филателистом. Вообще весь Монпарнас -- сплошные евреи. Или полуевреи,
что даже хуже. И Карл, и Пола, и Кронстадт, и Борис, и Таня, и Сильвестр, и
Молдорф, и Люсиль. Все, кроме Филмора. Генри Джордан Освальд тоже оказался
евреем. Луи Никольс -- еврей. Даже ван Норден и Шери -- евреи. Фрэнсис Блейк
-- еврей или еврейка. Титус -- еврей. Я засыпан евреями, как снегом. Я пищу
это для своего приятеля Карла, отец которого тоже еврей. Это все необходимо
понять.
Из всех этих евреев самая очаровательная -- Таня, и ради нее я бы сам
стал евреем...

Миллер Валентин Генри   
«Тропик Рака»