Раковый корпус

Зачем теперь была вослед игра глазами,
напоЈнный рентгеном, он не понимал. Для чего-чего, но для такой игры он
считал себя староватым.
Он приготовился к подробному осмотру, как это шло сегодня, снял
пижамную курточку и готов был стащить нижнюю сорочку.
Но Вера Корнильевна, кончив с Зацырко, вытирая руки и повернувшись
лицом сюда, не только не улыбнулась Костоглотову, не только не пригласила
его к подробному рассказу, не присела к нему на койку, но и взглянула на
него лишь очень мельком, лишь столько, сколько надо было, чтоб отметить, что
теперь речь пойдЈт о нЈм. Однако и за этот короткий перевод глаз Костоглотов
мог увидеть, как они отчуждены. Та особенная светлость и радость, которую
они излучали в день перелива ему крови, и даже прежняя ласковая
расположенность, и ещЈ прежнее внимательное сочувствие -- всЈ разом ушло из
них. Глаза опустели.
-- Костоглотов,-- отметила Гангарт, смотря скорее на Русанова.--
Лечение -- то же. Вот странно,-- и она посмотрела на Зою,-- слабо выражена
реакция на гормонотерапию.
Зоя пожала плечами:
-- Может быть, частная особенность организма? Она так, очевидно,
поняла, что с ней, студенткой предпоследнего курса, доктор Гангарт
консультируется как с коллегой.
Но прослушав Зоину идею мимо, Гангарт спросила еЈ, явно не
консультируясь:
-- Насколько аккуратно делаются ему уколы? Быстрая на понимание, Зоя
чуть откинула голову, чуть расширила глаза и -- жЈлто-карими, выкаченными,
честно-удивлЈнными -- открыто в упор смотрела на врача:
-- А какое может быть сомнение?.. Все процедуры, какие полагаются...
всегда! -- ЕщЈ бы немножко, и она была бы просто оскорблена.-- Во всяком
случае в мои дежурства...
О других дежурствах еЈ и не могли спрашивать, это понятно. А вот это
"во всяком случае" она произнесла одним свистом, и именно слившиеся
торопливые звуки убедили почему-то Гангарт, что Зоя лжЈт. Да кто-то же
должен был пропускать уколы, если они не действовали во всю полноту! Это не
могла быть Мария. Не могла быть Олимпиада Владиславовна. А на ночных
дежурствах Зои, как известно...
Но по смелому, готовому к отпору взгляду Зои Вера Корнильевна видела,
что доказать ей этого будет нельзя, что Зоя уже решила: этого ей не докажут!
И вся сила отпора и вся решимость Зои отрекаться были таковы, что Вера
Корнильевна не выдержала и опустила глаза.
Она всегда опускала их, если думала о человеке неприятное. {256}
Она виновато опустила глаза, а Зоя, победив, ещЈ продолжала испытывать
еЈ оскорблЈнным прямодушным взглядом.
Зоя победила -- но и тут же поняла, что нельзя так рисковать: что если
приступит с расспросами Донцова, а кто-нибудь из больных, например Русанов,
подтвердит, что она никаких уколов Костоглотову не делает -- ведь так можно
и потерять место в клинике, и получить дурной отзыв в институт.

Страницы: (335) :  <<  ... 227228229230231232233234235236237238239240241242 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

....

Тихомиров жил напротив, загнанный в отвратительную
коммуналку своим партийным бескорыстием.
Он добивался власти и ненавидел Мау за ее
аристократическое происхождение. (У самого Тихомирова
происхождения не было вообще. Его породили директивы. )
-- Ведьма! -- грохотал он. -- фашистка! Какать
в одном поле не сяду!..
Старуха поднимала голову так резко, что взлетал
ее крошечный золотой медальон:

-- Неужели какать рядом с вами такая уж большая честь?!

Тусклые перья на ее шляпе гневно вздрагивали...
Для Тихомирова я был чересчур изыскан. Для Мау --
безнадежно вульгарен. Но против Агнии
Францевны у меня было сильное оружие -- вежливость.
А Тихомирова вежливость настораживала.
Он знал, что вежливость маскирует пороки.
И вот однажды я беседовал по коммунальному
телефону. Беседа эта страшно раздражала Тихомирова
чрезмерным умственным изобилием. Раз десять
Тихомиров проследовал узкой коммунальной трассой.
Трижды ходил в уборную. Заваривал чай. До полярного
сияния начистил лишенные индивидуальности
ботинки. Даже зачем-то возил свой мопед на кухню
и обратно.
А я все говорил. Я говорил, что Лев Толстой по
сути дела -- обыватель. Что Достоевский сродни
постимпрессионизму. Что апперцепция у Бальзака --
неорганична. Что Люда Федосеенко сделала аборт.
Что американской прозе не хватает космополитического
фермента...
И Тихомиров не выдержал.
Умышленно задев меня пологим животом, он рявкнул:

-- Писатель! Смотрите-ка -- писатель! Да это же
писатель!.. Расстреливать надо таких писателей!..
Знал бы я тогда, что этот вопль расслабленного
умственной перегрузкой квартуполномоченного на
долгие годы определит мою жизнь.

"... Расстреливать надо таких писателей!.. "
Кажется, я допускаю ошибку. Необходима какая-то
последовательность. Например, хронологическая.
Первый литературный импульс -- вот с чего я
начну.
Это было в октябре 1941 года. Башкирия, Уфа,
эвакуация, мне -- три недели.
Когда-то я записал этот случай...

Довлатов Сергей Донатович   
«Ремесло»