Раковый корпус

Но задать их было некогда: во время обходов Лев Леонидович никого,
кроме своих хирургических, не замечал, миновал лучевых как пустые места; в
коридорах же и на лестнице он слегка отвечал всем, кто с ним здоровался, но
лицо его никогда не было свободным от озабоченности, и всегда он спешил.
А один раз о каком-то больном, который отпирался, а потом признался.
Лев Леонидович со смехом сказал: "Раскололся-таки!" -- и ещЈ больше задел
Олега. Потому что слово это в таком смысле знал и мог употребить не всякий
человек.
За последнее время Костоглотов меньше бродил по клинике, и ещЈ меньше
случалось пересечений с главным хирургом. Но однажды выдалось, что на его
глазах Лев Леонидович отпер дверь комнатЈшки рядом с операционной и вошЈл
туда, значит заведомо был там один. И Костоглотов, постучав в стеклянную
замазанную дверь, открыл еЈ.
Лев Леонидович успел уже сесть на табуретку за единственный тут стол
посреди комнаты, сесть боком, как не садятся надолго, но уже писал что-то.
-- Да? -- поднял он голову, как будто и не удивясь, но и так же всЈ
занято, обдумывая, что писать дальше.
Всегда всем некогда! Целые жизни надо решать в одну минуту.
-- Простите, Лев Леонидович,-- Костоглотов старался как можно вежливей,
как только у него выходило.-- Я знаю: вам некогда. Но совершенно не у кого,
кроме вас... Две минуты -- вы разрешите?
Хирург кивнул. Он думал о своЈм, это видно.
-- Вот мне дают курс гормонотерапии по поводу... инъекции синэстрола
внутримышечно, в дозе... -- ПриЈм Костоглотова и гордость {263} его была в
том, чтобы с врачами разговаривать на их языке и с их точностью -- этим
претендуя, что и с ним будут говорить откровенно.-- Так вот меня интересует:
действие гормонотерапии -- накопительно или нет?
Дальше уже не от него зависели секунды, и он стоял молча, глядя на
сидящего сверху и потому как бы горбясь при своей долговязости.
Лев Леонидович наморщил лоб, переносясь.
-- Да нет, считается, что не должно,-- ответил он. Но это не прозвучало
окончательным.
-- А я почему-то ощущаю, что -- накопительно,-- добивался Костоглотов,
будто ему того хотелось или будто уже и Льву Леонидовичу не очень веря.
-- Да нет, не должно,-- всЈ так же не категорично отвечал хирург,
потому ли, что не его это была область или он так и не успел переключиться.
-- Мне очень важно понять,-- Костоглотов смотрел и говорил так, будто
он угрожал,-- после этого курса я совсем потеряю возможность... ну...
относительно женщин?.. Или только на определЈнный период? Уйдут из моего
тела эти введенные гормоны? или навсегда останутся?.. Или, может быть, через
какой-то срок эту гормонотерапию можно переиграть -- встречными уколами?
-- Нет, этого не советую. Нельзя.-- Лев Леонидович смотрел на
чЈрнокосматого больного, но в основном видел его интересный шрам.

Страницы: (335) :  <<  ... 234235236237238239240241242243244245246247248249 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Бросил веревочные вожжи на свою кобыленку с
дробными, как у осла, ногами, соскочил с грядки пыльной телеги, набитой
соломой, двинул на затылок горячую шапку, стоит и смотрит.
-- Что-нибудь по сельскому обиходу или гробик?
-- Гробик...
-- Выбор агромадный. Вам поскромней или понарядней?
Мужик переводит глаза с манящих своей новизной лопат и метел на то, что
нужно,-- что так грубо чернеет сухой дешевой краской, белея крестами на
крышках и крылатыми детскими головками по скатам крышек.
-- Да, конешно, что-нибудь получче...
-- А, собственно, для кого же? Для младенца? Для отрока или отроковицы?
Для старичка или старушки?
-- Для младенца, милый, я не стал бы себя беспокоить в такую пору. Для
младенца я бы сам какую-нибудь херовинку сколотил. А тут всю косьбу бросил в
поле...
-- Значит, для родителя или мамаши?
-- То-то и дело, что для мамаши...
-- А какого приблизительно были они росточку? Пропорциональной женской
меры? Мужик, выбирая гроб глазами, ребром ладони проводит себя от плеча к
плечу.
-- Тогда чего ж лучше модель, например, такого рода? И приказчик быстро
кладет руку на возглавие лилового гроба, одним ловким кругообразным
движеньем отделяет его от прочих и ставит перед мужиком на тротуаре.
-- Этот, думается, дюже мелок. Она, правда, исхудала...
-- Гроб не первого разряду завсегда довольно мелок, но вмещает вполне
прилично.
-- А прочен?
-- С ручательством за полную солидарность. До второго пришествия
хватит.
-- А ну-ка открой-ка...
Приказчик отнимает крышку. Мужик, наклоняясь, внимательно смотрит.
Внутри гроб некрашен, тес там золотистый, шершавый, хорошо и сухо пахнет,
кое-где в желтых смоляных каплях. Дно, однако, не из цельной тесины, а из
двух и притом неровных, уж совсем корявых, плохо пригнанных друг к другу, а
главное, с дырой от спиленного и выпавшего сучка, от его выскочившей пробки...

Бунин Иван Алексеевич   
«На базарной»