Раковый корпус

Она ещЈ опиралась на какой-то невидимый столбик, но он нето плавился,
нето подгибался под еЈ рукой.
-- Только чтоб -- вы! обязательно -- вы! -- сердечно требовал Олег.--
Иначе я не дамся!
От всего этого уклоняясь, стараясь не видеть дольше, она мотнула
головой: {267}
-- Это как выйдет.
И прошла.
Милая, всЈ равно милая.
Только -- чего он тут добивался? ОбречЈнный на пожизненное -- чего он
тут добивался?..
Олег бестолково стоял в проходе, вспоминая -- куда ж это он шЈл.
Да, вот куда! -- он шЈл ДЈмку проведать.
Лежал ДЈмка в маленькой комнатушке на двоих, но второй выписался, а
новый ждался завтра из операционной. Пока что был ДЈмка один.
Уже неделя прошла -- и первым пламенем отпылала отрезанная нога.
Операция уходила в прошлое, но нога по-прежнему жила и мучилась вся тут, как
неотрезанная, и даже отдельно слышал ДЈмка каждый палец отнятой ноги.
Обрадовался ДЈмка Олегу -- как брату старшему. Это и были его
родственники -- друзья по прежней палате. ЕщЈ от каких-то женщин лежало на
тумбочке, под салфеткой. А извне никто не мог ни прийти к нему, ни принести.
ДЈмка лежал на спине, покоя ногу -- то, что осталось от ноги, короче
бедра, и всю огромную бинтовую навязь. Но голова и руки его двигались
свободно.
-- Ну, здоров же, Олег! -- принял он Олегову руку.-- Ну, садись,
рассказывай. Как там, в палате?
Оставленная верхняя палата была для него привычным миром. Здесь, внизу,
и сестры были другие, и санитарки не такие, и порядок не такой. И всЈ время
перебранивались, кто что обязан и не обязан делать.
-- Да что палата,-- смотрел Олег на обстрогавшееся, пожалчевшее ДЈмкино
лицо. Как желобочками выхватили ему в щеках, обкатали и обострили надбровья,
нос, подбородок.-- ВсЈ так же.
-- Кадр там?
-- Кадр там.
-- А Вадим?
-- С Вадимом неважно. Золота не достали. Метастазов боятся. ДЈмка повЈл
лбом о Вадиме как о младшем:
-- Бедняга.
-- Так что, ДЈмка, перекрестись, что твою-то вовремя взяли.
-- ЕщЈ и у меня метастазы могут быть.
-- Ну, вряд ли.
Кто что мог видеть? -- даже и врачи: проплыли или не проплыли эти
губительные одинокие клеточки, лодки десантные во мраке? И причалили где?
-- Рентген дают?
-- Возят, на каталке.
-- Тебе сейчас, друг, дорога ясная -- выздоравливать, осваивать
костыль.
-- Да нет, два придЈтся. Два.
Уже всЈ обдумал сирота. И раньше он хмурился взросло, а теперь-то ещЈ
повзрослел. {268}
-- Где ж делать будут? Тут же?
-- В ортопедическом.
-- Бесплатно хоть?
-- Да заявление написал. Платить мне -- чем же? Вздохнули -- с лЈгкой
наклонностью ко вздоху у тех, кто год за годом ничего весЈлого не видит.
-- Как же тебе на будущий год десятый кончить?
-- Лопнуть надо кончить.

Страницы: (335) :  <<  ... 238239240241242243244245246247248249250251252253 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Таким образом
из шести
комнат осталось три. В одной он поселился сам с удостоверением, что
у него
порок сердца, а между оставшимися двумя комнатами (гостиная и кабинет)
снял
двери, превратив их в странное двойное помещение.
Это не была одна комната, потому что их было две, но и жить
в них, как
в двух, было невозможно, тем более что в первой (гостиной)
непосредственно
под статуей голой женщины и рядом с пианино поставил кровать и,
призвав их
кухни Сашу, сказал ей:
- Тут будут приходить эти. Так скажешь, что спишь здесь.
Саша заговорщически усмехнулась и ответила:
- Хорошо, барин.
Дверь кабинета он облепил мандатами, из которых явствовало, что
ему -
юрисконсульту такого-то учреждения полагается "добавочная площадь".
На
добавочной площади он устроил такие баррикады из двух полок с
книгами,
старого велосипеда без шин, и стульев с гвоздями, и трех карнизов,
что даже
я, отлично знакомый с его квартирой, в первый же визит, после
приведения
квартиры в боевой вид, разбил себе оба колена, лицо и руки и
разорвал сзади
и спереди пиджак по живому месту.
На пианино он налепил удостоверение, что Зинаида Ивановна -
учительница
музыки, на двери ее комнаты удостоверение, что она служит в
Совнархозе, на
двери кузена, что тот секретарь. Двери он стал отворять сам
после 3-го
звонка, а Саша в это время лежала на кровати возле пианино.
Три года люди в серых шинелях и черных пальто, объеденных
молью, и
девицы с портфелями и в дождевых брезентовых плащах рвались в
квартиру, как
пехота на проволочные заграждения, и ни черта не добились. Вернувшись
через
три года в Москву, из которой я легкомысленно уехал, я застал все
на прежнем
месте...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Четыре портрета»