Раковый корпус

Нехорошее упрямое выражение появилось на его лице.-- За этот ящик он
схлопотал себе пять лет. И были там ящики с водкой -- так целы.
-- Нельзя быть, Юра, таким доверчивым и таким наивным. А кто ещЈ мог
взять в пургу?
-- Ну, на лошади может ехали, кто знает! К утру следов нет.
-- Пусть и не сам -- так с поста ушЈл! Как это -- бросить
государственное имущество и уйти?!
Дело было несомненное, приговор -- кристальный, ещЈ и мало дали! -- и
Павла Николаевича возбудило то, что сыну это не ясно и надо ему
втолковывать. Вообще вялый, а когда глупость какую-нибудь доказывает --
упрямый становится, как осЈл.
-- Папа, ну ты представь себе: буран, минус десять градусов, как
ночевать ему в кабине? Ведь это -- смерть.
-- Что значит смерть? А -- всякий часовой?
-- Часового через два часа подменят.
-- А если не подменят? А -- на фронте? В любую погоду люди стоят и
умирают, но с поста не уходят! -- Павел Николаевич даже пальцем показал в ту
сторону, где стоят и не уходят.-- Да ты подумай только, что ты говоришь!
Если этого одного простить -- {274} все шофера начнут бросать машины, все
начнут уходить с постов -- да всЈ государство растащат, неужели ты не
понимаешь?
Нет, Юра не понимал! -- по его молчанию видно было, что не понимал.
-- Ну, хорошо, ну это твоЈ мальчишеское мнение, это юность твоя, ты мог
кому-нибудь и сказать, но ты, надеюсь, документально этого не выразил?
Пошевелил сын потресканными губами, пошевелил.
-- Я... протест написал. Остановил действие приговора.
-- Остановил?! И будут пересматривать? Ай-я-яй! Ай-я-яй! -- пол-лица
закрыл, заслонил Павел Николаевич. Так он и опасался! Юрка и дело губил, и
себя губил, и на отца клал тень. Мутило Павла Николаевича от этой бессильной
отцовской досады, когда ни ума своего, ни расторопности своей не можешь
вложить в губошлЈпа.
Он встал, и Юра за ним. Они пошли, и Юра опять старался поддерживать
отца под локоть, но обеих рук не хватало Павлу Николаевичу, чтобы втолкать в
сына понимание сделанной ошибки.
Сперва разъяснял он ему о законе, о законности, о незыблемости основ,
которых нельзя расшатывать легкомысленно, тем более если рассчитываешь
работать в прокурорском надзоре. Тут же оговаривался он, что всякая истина
конкретна и потому закон-законом, но надо понимать ещЈ и конкретный момент,
обстановку -- то, что требуется в данную минуту. И ещЈ особенно старался он
ему открыть, что существует органическая взаимосвязь всех инстанций и всех
ветвей государственного аппарата; и что поэтому, даже в глухой район
приезжая с республиканскими полномочиями, он не должен заноситься, напротив
-- должен чутко считаться с местными условиями и не идти без надобности
вразрез местным практическим работникам, которые знают эти условия и
требования лучше него; и если дали шофЈру пять лет, то значит в данном
районе это требуется.

Страницы: (335) :  <<  ... 244245246247248249250251252253254255256257258259 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Если
отбросить гнусавость, его речь весьма напоминает диалект
фешенебельного лондонского общества с его тенденцией
(иногда довольно приятной) заменять дифтонги чистыми
гласными, а последние превращать в нечто совершенно
отличное от традиционного произношения. Он произносит
"ау", как долгое "а", "ом" - как краткое "а" и
употребляет вместо долгого "о" обычное "оу", вместо
долгого "а" краткое "и", вместо краткого "а" краткое
"э", вместо краткого открытого "э" просто краткое "э", с
одним исключением: когда за гласной следует "р", он
обозначает присутствие этой гласной не тем, что
произносит ее,- этого он никогда не делает, - а тем, что
растягивает и смягчает гласную, порой даже так сильно,
что она звучит у него совершенно правильно.
Провинциальное "эл" превращается в его краткой передаче
в "эй". Все эти столичные ухищрения, повергающие в
ужас любого англичанина, кроме кокни, невозможно
передать без помощи фонетической транскрипции, разве что
вышеупомянутым крайне несовершенным способом. На
человеке мундир береговой охраны, явно с чужого плеча и
весьма потрепанный. Держится он этаким театральным
морским волком, и это удается ему настолько успешно, что
его можно принять за разносчика рыбы самого низкого
пошиба, которому посчастливилось найти работу на
Биллингсгейте в разгар сезона. Вся повадка его
свидетельствует о серьезном намерении втереться в
доверие к миссионеру - вероятно, с какой-нибудь
корыстной целью.

Человек. День добрый, мистер Рэнкин.

Миссионер быстро приподнимается и поворачивается, по
долгу своему сразу примирившись с тем, что ему не дадут
спокойно работать...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Обращение капитана Брасбаунда»