Раковый корпус

Так они входили в тени корпусов и выходили из них, шли аллейками
прямыми и кривыми, и вдоль реки, Юра слушал, слушал, но единственное что
сказал:
-- Ты не устал, папа? Может, опять посидим?
Павел Николаевич, конечно, устал и перегрелся в пальто, и они снова
сели на скамеечку в густых кустах -- но густы были только прутики, а всЈ
сквозилось, потому что первые только ушки листиков выворачивались из почек.
Солнце грело хорошо. Павел Николаевич был без очков всю прогулку, лицо
отдыхало, глаза отдыхали. Он сожмурился и сидел так молча на солнце. Внизу,
под обрывом, шумела река по-юрному. Павел Николаевич слушал еЈ, грелся и
думал: как же приятно всЈ-таки возвращаться к жизни, твердо знать, что вот
зазеленеет -- и ты будешь жить, и следующую весну тоже.
Но надо было составить полную картину с Юрой. Взять себя в руки, не
сердиться и тем его не отпугнуть. И отдохнув, попросил отец продолжать, ещЈ
случаи рассказывать.
Юра при всей своей заторможенности прекрасно понимал, за что отец будет
его хвалить, а за что ругать. И следующий случай {275} рассказал такой,
который Павел Николаевич не мог не одобрить. Но глаза он всЈ отводил, и отец
почуял, что ещЈ какой-то случай тут кроется.
-- Ты -- всЈ говори, ты говори -- всЈ! Ведь я кроме разумного совета
ничего тебе дать не могу. Ведь я тебе -- добра желаю. Я хочу, чтоб ты не
ошибался.
Вздохнул Юра и рассказал такую историю. По ходу своей ревизии он должен
был много просматривать старых судебных книг и документов, даже пятилетней
давности. И стал замечать, что во многих местах, где должны были быть
наклеены гербовые марки -- по рублю и по три, их не было. То есть, следы
остались, что они там были, но -- сняты. Куда ж они могли деться? Стал Юра
думать, стал копаться -- и на новых документах стал находить наклеенные
марки, как будто уже подпорченные, чуть надорванные. И тогда он догадался,
что кто-то из двух девушек -- Катя или Нина, имеющих доступ ко всем этим
архивам, клеит старые вместо новых, а с клиентов берЈт деньги.
-- Ну, скажи ты! -- только крякнул и руками всплеснул Павел
Николаевич.-- Сколько же лазеек! Сколько лазеек обворовывать государство! И
ведь не придумаешь сразу!
Но Юра провЈл это расследование в тихости, никому ни слова. Он решил
довести до конца -- кто ж из двух расхититель, и придумал для видимости
поухаживать сперва за Катей, потом за Ниной. В кино сводил каждую и к каждой
пошЈл домой: у кого найдЈт богатую обстановку, ковры -- та и воровка.
-- Хорошо придумано! -- ладошами прихлопнул Павел Николаевич,
заулыбался.-- Умно! И как будто развлечение, и дело делается. Молодец!
Но обнаружил Юра, что и та, и другая, одна с родителями, другая с
сестрЈнкой, жили скудно: не только ковров, но многого не было у них, без
чего по Юриным понятиям просто удивительно, как они и жили.

Страницы: (335) :  <<  ... 245246247248249250251252253254255256257258259260 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Что
толку, в самом деле, - прибавляет Паульсон уже от собственного разума, -
обладать правом голоса, если не выработать себе свободы личности?".
Свобода личности! Переворот человеческого духа!.. Но всякие ли
общественные условия позволяют выработать "свободу личности", и точно ли
"переворот человеческого духа" может быть совершен независимо от внешних
условий? На эти вопросы Ибсен не умел ответить: более того, он даже не умел
их поставить.
Общественные преобразования Ибсен не ставит почти ни во что. Партии,
эти великие культурные силы современности, в союзе с которыми только и можно
воздействовать в желательном направлении на общество, Ибсен третирует с
презрением одиноко стоящего умственного аристократа. "Партийные программы, -
говорит д-р Штокман, - убивают всякую жизнеспособную истину", и еще сильнее:
"партия - это точно насос, которым у людей постепенно выкачивают рассудок и
совесть!" ("Враг народа"). Ибсен исходит из индивидуальности и к ней
возвращается. В пределах индивидуальной души он разрешает или пытается
разрешить все социальные проблемы. Он расширяет и углубляет эту эластичную
индивидуальную душу до сверхчеловеческих пределов ("Бранд"), не задевая при
этом даже локтем общественной обстановки. В лице Росмера Ибсен хочет
"сделать всех людей в стране аристократами духа..., освободив их дух и
очистив их волю" (как это определенно!), но и в это дело Росмер теряет веру,
придя к убеждению, что "люди не могут быть облагораживаемыми извне"
("Росмерсхольм").
В личной жизни сам Ибсен, этот "дерзновенный революционер", этот
"великий минус", как называют его соотечественники, покорно склоняется пред
условиями, действующими извне: с педантической тщательностью подчиняется он
всем условностям лицемерно-благопристойного обихода буржуазной среды. Лишь в
созданиях своего духа он стоит "высоко и свободно" (да и то не настолько,
как это представляется Паульсону и самому Ибсену!), но "ах... не таков я в
обыденной жизни", жалуется он на себя с горечью устами строителя Сольнеса...

Ибсен Генрик Юхан (Ibsen Henrik Johan)   
«Об Ибсене»