Раковый корпус

Такое выражение было у Орещенкова, будто и не слышав этой истории, он
уже давно еЈ слышал.
-- А ведь между другими наставниками молодЈжи мы потеряли ещЈ одного,
очень важного,-- сказал он,-- семейного доктора! Девочкам в четырнадцать лет
и мальчикам в шестнадцать надо обязательно разговаривать с доктором. И не за
партами по сорок человек сразу (да и так-то не разговаривают), и не в
школьном мед-кабинете, пропуская каждого в три минуты. Надо, чтоб это был
тот самый дядя доктор, которому они с детства показывали горлышко и который
сиживал у них за чаем. Если теперь этот беспристрастный дядя доктор, добрый
и строгий, которого не возьмЈшь ни капризом, ни просьбой, как родителей,
вдруг запрЈтся с девочкой или с мальчиком в кабинете? Да заведЈт исподволь
какой-то странный разговор, который вести и стыдно, и интересно очень, и где
безо всяких вопросов младшего доктор догадается и на всЈ самое главное и
трудное ответит сам? Да может и на второй такой разговор позовЈт? Так ведь
он не только предупредит их от ошибок, от ложных порывов, от порчи своего
тела, но и вся картина мира для них омоется и уляжется. Как только они будут
поняты в их главной тревоге, в их главном поиске -- им не станет уже
казаться, что они так безнадЈжно непоняты и в остальных отношениях. С этого
мига им внятнее станут и всякие иные доводы родителей.
Орещенков говорил полнозвучным голосом, ещЈ никак не давшим трещин
старости, он смотрел ясными глазами, живым смыслом их ещЈ доубеждая, но
Донцова заметила, что от минуты к минуте еЈ покидает благостное успокоение,
освежившее еЈ в кресле кабинета, а какая-то грязца, что-то тоскливое,
поднимается, поднимается в груди, ощущение чего-то потерянного, или даже
теряемого вот сейчас, пока она слушает рассудительную речь, а надо б встать,
уйти, поспешить -- хотя неизвестно, куда же, зачем.
-- Это верно,-- согласилась Донцова.-- Половое воспитание у нас
заброшено.
От Орещенкова не укрылась эта перебегающая смутность, нетерпеливая
растерянность на лице Донцовой. Но для того, чтобы в понедельник зайти за
рентгеновский экран, ей, не желающей знать, совсем не надо было в этот
субботний вечер ещЈ и ещЈ перебирать симптомы, ей и надо было отвлечься в
беседе.
-- Вообще, семейный доктор -- это самая нужная фигура в жизни, а еЈ
докорчевали. Поиск врача бывает так интимен, как поиск мужа-жены. Но даже
жену хорошую легче найти, чем в наше время такого врача.
Людмила Афанасьевна наморщила лоб.
-- Ну да, но сколько ж надо семейных докторов? Это уже не может
вписаться в нашу систему всеобщего бесплатного народного лечения.
-- Всеобщего -- может, бесплатного -- нет,-- рокотал Орещенков своЈ.
{289}
-- А бесплатность -- наше главное достижение.
-- Да уж такое ли? Что значит "бесплатность"? -- платит не пациент, а
народный бюджет, но он из тех же пациентов.

Страницы: (335) :  <<  ... 258259260261262263264265266267268269270271272273 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Он думал, что дело музыки есть выражение чужой, разнообразной жизни, а
не одной своей, - своей мало, личное тело слишком узко для помещения в нем
предмета, представляющего вечный и всеобщий интерес, а не вечно жить - не
надо. И Сарториус выбирал среди встречных людей, кем ему стать из них, чтобы
узнать чужую тайну для музыки.
Воображение другой души, неизвестного ощущения нового тела на себе не
оставляло его. Он думал о мыслях в другой голове, шагал не своей походкой и
жадно радовался опустевшим и готовым сердцем. Молодость его туловища
превращалась в жадное вожделение ума.
Улыбающийся, скромный Ленин сторожил на площадях и улицах все открытые
дороги свежего, социалистического мира, - жизнь простиралась в даль, из
которой не возвращаются.
Одна миловидная девушка, с которой можно было бы прожить полжизни,
посоветовала Сарториусу съездить на Крестовский рынок - там иногда выносят
инструменты, она сама учится в музыкальном техникуме, только не по классу
скрипки. Сарториус хотел несколько минут превратиться в ее мужа, но прежде
поехал за скрипкой.

2

Крестовский рынок был полон торгующих нищих и тайных буржуев, в сухих
страстях и в риске отчаяния добывающих свой хлеб. Нечистый воздух стоял над
многолюдным собранием стоячих и бормочущих людей, - иные из них предлагали
скудные товары, прижимая их руками к своей груди, другие хищно приценялись к
ним, щупая и удручаясь, рассчитывая на вечное приобретение. Здесь продавали
старую одежду покроя девятнадцатого века, пропитанную специальным порошком,
сбереженную в десятилетиях на осторожном теле; здесь были шубы, прошедшие за
время революции столько рук, что меридиан земного шара мал для измерения их
пути между людьми. В толпе торговали еще и такими вещами, которые навсегда
потеряли свое применение - вроде капоров с каких-то чрезвычайных женщин,
украшений от чаш для крещения детей, сюртуков усопших джентельменов, брелков
на брюшную цепочку, урыльников доканализационного периода и прочего, - но
эти вещи шли среди местного человечества не как необходимость, а как валюта
жесткого качественного расчета...

Андрей Платонов   
«Московская скрипка»