Раковый корпус

Одинакова была и физиология
жизненных процессов и физиология ощущений. ВсЈ, что было нормальным и что
было отклонением от нормального,-- разумно объяснялось авторитетными
руководствами.
И вдруг в несколько дней еЈ собственное тело вывалилось из этой
стройной системы, ударилось о жЈсткую землю, и оказалось беззащитным мешком,
набитым органами, органами, каждый из которых в любую минуту мог заболеть и
закричать.
В несколько дней всЈ выворотилось наизнанку и, составленное по-прежнему
из изученных элементов, стало неизученно и жутко.
Когда сын еЈ ещЈ был маленьким мальчиком, они смотрели с ним картинки:
самые простые домашние предметы -- чайник, ложка, стул -- нарисованные из
необычной точки, были неузнаваемы.
Таким же неузнаваемым выглядел теперь ей ход еЈ собственной болезни и
еЈ новое место в лечении. Теперь уже не предстояло ей быть в лечении
разумной направляющей силой -- но отбивающимся безрассудным комком. Первое
приятие болезни раздавило {302} еЈ как лягушку. Первое сживание с болезнью
было невыносимо: опрокидывался мир, опрокидывался весь порядок мировых
вещей. ЕщЈ не умерев, уже надо было бросить и мужа, и сына, и дочь, и внука,
и работу -- хотя именно эта самая работа будет теперь грохотать по ней и
через неЈ. Надо было в один день отказаться ото всего, что составляло жизнь,
и бледно-зелЈной тенью потом ещЈ сколько-то мучиться, долго не зная, до
конца ли она домрЈт или вернЈтся к существованию.
Никаких, кажется, украшений, радостей и празднеств не было в еЈ жизни
-- труд и беспокойства, труд и беспокойства -- но до чего ж, оказывается,
была прекрасна эта жизнь, и как до вопля невозможно было с ней расстаться!
ВсЈ воскресенье уже было ей не воскресенье, а подготовка своих
внутренностей к завтрашнему рентгену.
В понедельник, как договорились, в четверть десятого Дормидонт
Тихонович в их рентгеновском кабинете вместе с Верой Гангарт и ещЈ одной из
ординаторок потушили свет и начали адаптироваться к темноте. Людмила
Афанасьевна разделась, зашла за экран. Беря от санитарки первый стакан
бариевой взвеси, она проплеснула неловко: оказалось, что еЈ рука -- столько
раз тут же, в резиновых перчатках, твердо выминавшая животы,-- трясЈтся.
И все известные приЈмы повторили над ней: щупанья, выминанья,
поворачиванья, подъЈм рук, вздохи. Тут же опускали стойку, клали еЈ и делали
снимки в разных проекциях. Потом надо было дать время контрастной массе
распространиться по пищевому тракту дальше -- а рентгеновская установка не
могла же пустовать, и ординатор пока пропускала своих очередных больных. И
Людмила Афанасьевна даже подсаживалась ей на помощь, но плохо соображала и
не помогла. Снова подходило ей время становиться за экран, пить барий и
ложиться под снимок.

Страницы: (335) :  <<  ... 271272273274275276277278279280281282283284285286 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И как загадочный старик был
одет в затасканное белье хорошего качества, а под тщательно застегнутым
плащом скрывал что-то блестящее, бриллианты и кинжал, так Эдгар По в своей
искаженной жизни всегда оставался прекрасным демоном, и над его творчеством
никогда не погаснет изумрудное сияние Люцифера.
Это была планета без орбиты, как его назвали враги, думая унизить
поэта, которого они возвеличили таким названием, сразу указывающим, что это
- душа исключительная, следующая в мире своими необычными путями и горящая
не бледным сияньем полуспящих звезд, а ярким, особым блеском кометы. Эдгар
По был из расы причудливых изобретателей нового. Идя по дороге, которую мы
как будто уже давно знаем, он вдруг заставляет нас обратиться к каким-то
неожиданным поворотам и открывает не только уголки, но и огромные равнины,
которых раньше не касался наш взгляд, заставляет нас дышать запахом трав, до
тех пор никогда нами не виданных и, однако же, странно напоминающих нашей
душе о чем-то бывшем очень давно, случившемся с нами где-то не здесь. И след
от такого чувства остается в душе надолго, пробуждая или пересоздавая в ней
какие-то скрытые способности, так что после прочтения той или другой
необыкновенной страницы, написанной безумным Эдгаром, мы смотрим на самые
повседневные предметы иным, проникновенным взглядом. События, которые он
описывает, все проходят в замкнутой душе самого поэта; страшно похожие на
жизнь, они совершаются где-то вне жизни, out of space - out of time, вне
времени - вне пространства, их видишь сквозь какое-то окно и, лихорадочно
следя за ними, дрожишь, оттого что не можешь с ними соединиться.
Язык, замыслы, художественная манера - все отмечено в Эдгаре По яркою
печатью новизны. Никто из английских или американских поэтов не знал до
него, что можно сделать с английским стихом - прихотливым сопоставлением
известных звуковых сочетаний...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Переводы Эдгара По. Гений открытия»