Раковый корпус

Этот обход у них начался утром, а шЈл едва ли не до обеда. Хотя Донцова
очень надеялась на Верочку, и всех тех же стационарных знала Гангарт, что и
Донцова,-- но когда Людмила Афанасьевна начала идти мимо коек больных с
сознанием, что вряд ли вернЈтся к ним раньше месяца, а может быть не
вернЈтся совсем,-- она первый раз за эти дни просветлилась и немного
окрепла. К ней вернулись интерес и способность соображать. Как-то сразу
отшелушилось еЈ утреннее намерение скорей передать дела, скорей оформить
последние бумаги и ехать домой собираться. Так привыкла она направлять всЈ
властно сама, что и сегодня ни от одного больного не могла отойти, не
представив себе хоть месячного прогноза: как потечЈт болезнь, какие новые
средства понадобятся в лечении, в каких неожиданных мерах {305} может
возникнуть нужда. Она почти как прежде, почти как прежде ходила по палатам
-- и это были первые облегчЈнные часы в заверти еЈ последних дней. Она
привыкла к горю.
А вместе с тем шла она и как лишЈнная врачебных прав, как
дисквалифицированная за какой-то непростительный поступок, к счастью ещЈ не
объявленный больным. Она выслушивала, назначала, указывала, смотрела
мнимо-вещим взглядом на больную, а у самой холодок тЈк по спине, что она уже
не смеет судить жизнь и смерть других, что через несколько дней она будет
такая же беспомощная и поглупевшая лежать в больничной постели, мало следя
за своею внешностью,-- и ждать, что скажут старшие и опытные. И бояться
болей. И может быть досадовать, что легла не в ту клинику. И может быть
сомневаться, что еЈ не так лечат.-- И как о счастьи самом высшем мечтать о
будничном праве быть свободной от больничной пижамы и вечером идти к себе
домой.
Это всЈ подступало и опять-таки мешало ей соображать с обычной
определЈнностью.
А Вера Корнильевна безрадостно принимала бремя, которого совсем не
хотела такой ценой. Да и вообще-то не хотела.
"Мама" не пустое было для Веры слово. Она дала Людмиле Афанасьевне
самый тяжЈлый диагноз из трЈх, она ожидала для неЈ изнурительной операции,
которой та, подточенная хронической лучевой болезнью, могла и не вынести.
Она ходила сегодня с ней рядом и думала, что может быть это в последний раз
-- и ей придЈтся ещЈ многие годы ходить между этих коек и всякий день щемяще
вспоминать о той, кто сделал из неЈ врача. И незаметно снимала пальцем
слезинки.
А должна была Вера сегодня, напротив, как никогда чЈтко предвидеть и не
упустить задать ни одного важного вопроса,-- потому что все эти полсотни
жизней первый раз полной мерой ложились на неЈ, и уже спрашивать будет не у
кого.
Так, в тревоге и рассеянии, тянулся их обход полдня. Сперва они прошли
женские палаты. Потом всех лежащих в лестничном вестибюле и коридоре.

Страницы: (335) :  <<  ... 274275276277278279280281282283284285286287288289 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Тем не менее, все это было довольно
унизительно. Могли бы пригласить в гостиную. Благоговение в ней
перемешивалось с обидой.
В сумочке ее лежало нечто, размером чуть поболее
миниатюрного дамского браунинга "Элита-16".
Регина Гаспарян происходила из благородной обрусевшей
семьи. Отец ее был довольно известным преподавателем училища
Штиглица. Будучи армянином, сел по делу космополитов. В
пятидесятом году следователь Чуев бил его по физиономии
альбомом репродукций Дега.
Мать ее была квалифицированной переводчицей. Знала
Кашкина. Встречалась с Ритой Ковалевой. Месяц сопровождала
Колдуэлла в его турне по Закавказью. Славилась тяжелым
характером и экзотической восточной красотой.
В юности Регина была типичной советской школьницей.
Участвовала в самодеятельности. Играла Зою Космодемьянскую.
Отец, реабилитированный при Хрущеве, называл ее в шутку "Зойка
Комсомодеянская".
Наступила оттепель. В доме известного художника Гаспаряна
собирались молодые люди. В основном поэты. Здесь их
подкармливали, а главное -- терпеливо выслушивали. Среди них
выделялись Липский и Брейн.
Все они понемногу ухаживали за красивой, начитанной,
стройной Региной. Посвящали ей стихи. В основном, шутливые,
юмористические. Брейн писал ей из Сочи в начале Даманского
кризиса:
Жди меня, и я вернусь, только очень жди,
Жди, когда наводят грусть желтые вожди...
Наступили семидесятые годы. Оттепель, как любят выражаться
эмигрантские журналисты, сменилась заморозками. Лучшие друзья
уезжали на Запад.
Регина Гаспарян колебалась очень недолго. У ее мужа-физика
была хорошая, так сказать, объективная профессия. Сама Регина
окончила иняз. Восьмилетняя дочь ее немного говорила
по-английски. У матери были дальние родственники в Чикаго.
Семья начала готовиться к отъезду. И тут у Регины возникла
неотступная мысль о Левицком.
Романы Левицкого уже давно циркулировали в самиздате. Его
считали крупнейшим русским писателем в изгнании...

Довлатов Сергей Донатович   
«Жизнь коротка»