Раковый корпус

И чем она безропотнее работала, тем меньше еЈ в корпусе замечали. Две
тысячи лет уже как сказано, что иметь глаза -- не значит видеть.
Но тяжЈлая жизнь углубляет способности зрения. И были тут, в корпусе,
такие, кто друг друга сразу опознавали. Хотя не было им учреждено среди
остальных ни погонов, ни явной формы, ни нарукавной повязки -- а они легко
опознавали друг друга: как будто по какому-то светящемуся знаку во лбу; как
будто по стигматам на ладонях и плюснах. (На самом деле тут была тьма
примет: слово оброненное одно; тон этого слова; пожимка губ между словами;
улыбка, когда другие серьЈзны; серьЈзность, когда другие смеются.) Как
узбеки или кара-калпаки без труда признавали в клинике своих, так и эти, на
кого хоть однажды упала тень колючей проволоки.
И Костоглотов с Елизаветой Анатольевной давно друг друга признали, уже
давно понимающе здоровались друг с другом. А вот поговорить не сошлось им ни
разу.
Теперь Олег подошЈл к еЈ столику, слышно хлопая шлЈпанцами, чтоб не
испугать: {322}
-- Добрый вечер. Елизавета Анатольевна!
Она читала без очков. Повернула голову -- и самый поворот этот уже
чем-то неназываемым отличался от еЈ всегда готовного поворота на зов службы.
-- Добрый вечер,-- улыбнулась она со всем достоинством немолодой дамы,
которая под устойчивым кровом приветствует доброго гостя.
Доброжелательно, не торопясь, они посмотрели друг на друга.
Выражалось этим, что они всегда готовы друг другу помочь.
Но что помочь -- не могут.
Олег избочился кудлатой головой, чтоб лучше видеть книгу.
-- И опять французская? И что же именно?
Странная санитарка ответила, мягко выговаривая "л":
-- КлЈд Фаррер.
-- И где вы всЈ французские берЈте?
-- А в городе есть иностранная библиотека. И ещЈ у одной старушки беру.
Костоглотов косился на книгу как пЈс на птичье чучело:
-- А почему всегда французские?
Лучевые морщинки близ еЈ глаз и губ выражали и возраст, и замученность,
и ум.
-- Не так больно,-- ответила она. Голос еЈ был постоянно негромок,
выговор мягкий.
-- А зачем боли бояться? -- возразил Олег. Ему было трудно стоять
долго. Она заметила и пододвинула ему стул.
-- У нас в России сколько? -- лет двести уже наверно ахают: Париж!
Париж! Все уши прогудели,-- ворчал Костоглотов.-- Каждую улицу, каждый
кабачок мы должны им наизусть знать. А мне вот назло -- совсем не хочется в
Париж!
-- Совсем не хочется? -- засмеялась она, и он за ней.-- Лучше под
комендатуру?
Смех у них был одинаковый: как будто и начали, а дальше не тянется.
-- Нет, правда,-- брюзжал Костоглотов.-- Какая-то легкомысленная их
перебросочка. Так и хочется их осадить: эй, друзья! а -- вкалывать вы как? а
на черняшке без приварка, а?
-- Это несправедливо.

Страницы: (335) :  <<  ... 289290291292293294295296297298299300301302303304 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Вскоре обоих насильников вызвали в окружной суд в Ичин. Оба. объясняли
свои поступки пьяным состоянием и свидетелями выставляли содержателя-пивной,
старосту и еще трех крестьян села, которые видели, как они оба выпили по
тридцати кружек пива.
Первым допрашивали содержателя пивной пана Тиска.
- Ну так, пан свидетель, - сказал председатель суда,-в каком состоянии
Никлес уходил из вашего ресторана?
- Могу сказать, господин судья,-ответил" Тиск,- что Никлес был пьян,
как свинья.
- Ну, а управляющий Пассер? Тиск почтительно посмотрел на управляющего
и произнес:
- Сударь, пан управляющий в этот раз были навеселе.
Все это было запротоколировано.
Затем пришла очередь остальных свидетелей, которые отвечали то же
самое: "Приказчик был пьян, как свинья, а пан управляющий был навеселе".
Случай представлялся судьям весьма ясным, и они вынесли следующее
решение: так как управляющий был только "навеселе", то его осудили на месяц,
а "пьяную свинью Никлеса" отпустили на свободу, так как он находился в
невменяемом состоянии и не отвечал за свои поступки...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Социальные различия»