Раковый корпус

Он ушЈл.
Это было совсем не по-русски. В русских деревнях и городках все окна
красных комнат выходят именно на улицу, и через оконные цветы и занавески
как из лесной засады высматривают хозяйки, кто новый идЈт по улице, кто к
кому зашЈл и зачем. Но сразу понял Олег и принял восточный замысел: как ты
живЈшь -- знать не хочу, и ты ко мне не заглядывай!
После лагерных лет, всегда на виду, всегда ощупанный, просмотренный и
подгляженный,-- какой лучший образ жизни мог выбрать для себя бывший
арестант?
ВсЈ больше ему нравилось в Старом городе.
Уже раньше он видел в проломе между домами безлюдную чайхану с
просыпающимся чайханщиком. Теперь попалась ещЈ одна на балконе, над улицей.
Олег поднялся туда. Здесь уже сидело несколько мужчин в тюбетейках ковровой,
бордовой и синей, и старик в белой чалме с цветной вышивкой. А женщины -- ни
одной. И вспомнил Олег, что и прежде ни в какой чайхане он не видел женщины.
Не было таблички, что женщинам воспрещено, но они не приглашались. {331}
Олег задумался. ВсЈ было ново для него в этом первом дне новой жизни,
всЈ надо было понять. Собираясь отдельно, хотят ли мужчины этим выразить,
что их главная жизнь идЈт и без женщин?
Он сел у перил. Отсюда хорошо было наблюдать улицу. Она оживлялась, но
не было ни у кого торопливой городской побежки. Размеренно двигались
прохожие. Бесконечно-спокойно сидели в чайхане.
Можно было так считать, что сержант Костоглотов, арестант Костоглотов,
отслуживши и отбыв, что хотели от него люди, отмучившись, что хотела от него
болезнь,-- умер в январе. А теперь, пошатываясь на неуверенных ногах, вышел
из клиники некий новый Костоглотов, "тонкий, звонкий и прозрачный", как
говорили в лагере, вышел уже не на целую полную жизнь, но на жизнь-довесок
-- как хлебный довесок, приколотый к основной пайке сосновою палочкой: будто
и входит в ту же пайку, а нет -- кусочек отдельный.
Вот эту маленькую добавочную другоданную жизнь сегодня начиная, хотел
Олег, чтоб не была она похожа на прожитую основную. Он хотел бы теперь
перестать ошибаться.
Но уже чайник выбирая -- ошибся: надо было не мудрить и брать простой
чЈрный, проверенный. А он для экзотики взял кок-чай, зелЈный. В нЈм не
оказалось ни крепости, ни бодрости, вкус какой-то не чайный, и набиравшиеся
в пиалу чаинки никак не хотелось глотать, а сплескивать.
А между тем день разгорался, солнце поднималось, Олег уже не прочь был
и поесть -- но в этой чайхане ничего не было кроме двух горячих чаЈв, да и
то без сахара.
Однако, перенимая бесконечно-неторопливую здешнюю манеру, он не встал,
не пошЈл искать еды, а остался посидеть, ещЈ по-новому переставив стул. И
тогда с балкона чайханы он увидел над соседним закрытым двором прозрачный
розовый как бы одуванчик, только метров шесть в диаметре -- невесомый
воздушный розовый шар.

Страницы: (335) :  <<  ... 297298299300301302303304305306307308309310311312 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... A rough wooden bench had been placed against the trunk; and on this Montanelli sat down. Arthur was studying philosophy at the university; and, coming to a difficulty with a book, had applied to "the Padre" for an explanation of the point. Montanelli was a universal encyclopaedia to him, though he had never been a pupil of the seminary.
     "I had better go now," he said when the passage had been cleared up; "unless you want me for anything."
     "I don't want to work any more, but I should like you to stay a bit if you have time."
     "Oh, yes!" He leaned back against the tree-trunk and looked up through the dusky branches at the first faint stars glimmering in a quiet sky. The dreamy, mystical eyes, deep blue under black lashes, were an inheritance from his Cornish mother, and Montanelli turned his head away, that he might not see them.
     "You are looking tired, carino," he said.
     "I can't help it." There was a weary sound in Arthur's voice, and the Padre noticed it at once.
     "You should not have gone up to college so soon; you were tired out with sick-nursing and being up at night. I ought to have insisted on your taking a thorough rest before you left Leghorn."
     "Oh, Padre, what's the use of that? I couldn't stop in that miserable house after mother died. Julia would have driven me mad!"
     Julia was his eldest step-brother's wife, and a thorn in his side.
     "I should not have wished you to stay with your relatives," Montanelli answered gently. "I am sure it would have been the worst possible thing for you. But I wish you could have accepted the invitation of your English doctor friend; if you had spent a month in his house you would have been more fit to study."
     "No, Padre, I shouldn't indeed! The Warrens are very good and kind, but they don't understand; and then they are sorry for me,--I can see it in all their faces,--and they would try to console me, and talk about mother...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«The Gadfly»