Раковый корпус

На дорогие вещи
нечего было и смотреть. А о дешЈвых -- что он знал? Вот эти брошки-не
брошки, вот эти узорные навесики на булавках, и особенно вот эта
шестиугольная со многими искрящимися стекляшками -- ведь хороша же?
А может быть -- совсем пошла, базарна?.. Может, женщина со вкусом
постыдится даже в руки такую принять?.. Может таких давно уже не носят, из
моды вышли?.. Откуда знать ему, что носят, что не носят?
И потом как это -- прийти ночевать и протянуть, коснея, краснея,
какую-то брошку?
Недоумения одно за другим сшибали его как городошные палки.
И сгустилась перед ним вся сложность этого мира, где надо знать женские
моды, и уметь выбирать женские украшения, и прилично выглядеть перед
зеркалом, и помнить номер своего воротничка... А Вега жила именно в этом
мире, и всЈ знала, и хорошо себя чувствовала.
И он испытал смущение и упадок. Если уж идти к ней -- то самое время
идти сейчас, сейчас!
А он -- не мог. Он -- потерял порыв. Он -- боялся.
Их разделил -- Универмаг...
И из этого проклятого капища, куда недавно вбегал он с такой глупой
жадностью, повинуясь идолам рынка,-- Олег выбрел совсем угнетЈнный, такой
измученный, как будто на тысячи рублей здесь купил, будто в каждом отделе
что-то примерял, и ему заворачивали, и вот он нЈс теперь на согбенной спине
гору этих чемоданов и свЈртков.
А всего только -- утюг.
Он так устал, словно уже многие часы покупал и покупал суетные вещи,--
и куда ж делось то чистое розовое утро, обещавшее ему совсем новую
прекрасную жизнь? Те перистые облака вечной выделки? И ныряющая ладья
луны?..
Где ж разменял он сегодня свою цельную утреннюю душу? В Универмаге...
ЕщЈ раньше -- пропил с вином. ЕщЈ раньше проел с шашлыком.
А ему надо было посмотреть цветущий урюк -- и сразу же мчаться к
Веге...
Стало тошно Олегу не только глазеть на витрины и вывески, но даже и по
улицам толкаться среди густеющего роя озабоченных и весЈлых людей. Ему
хотелось лечь где-нибудь в тени у речки и лежать-очищаться. А в городе куда
он мог ещЈ пойти -- это в зоопарк, как ДЈмка просил.
Мир зверей ощущал Олег как-то более понятным, что ли. Более на своЈм
уровне.
ЕщЈ оттого угнетался Олег, что в шинели ему стало жарко, но и тащить еЈ
отдельно не хотелось. Он стал расспрашивать, {341} как идти в зоопарк. И
повели его туда добротные улицы -- широкие, тихие, с тротуарными каменными
плитами, с раскидистыми деревьями. Ни магазинов, ни фотографий, ни театров,
ни винных лавок -- ничего тут этого не было. И трамваи гремели где-то в
стороне. Здесь был добрый тихий солнечный день, насквозь греющий через
деревья. Прыгали "в классы" девочки на тротуарах. В палисадниках хозяйки
что-то сажали или вставляли палочки для вьющихся.

Страницы: (335) :  <<  ... 306307308309310311312313314315316317318319320321 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Всего знать вы еще не должны.
Старик Моор. Все, все! Сын, ты избавишь меня от немощной старости. . -
Франц (читает). "Лейпциг, первого мая. Не будь я связан нерушимым
словом сообщать тебе, любезный друг, все, что узнаю о похождениях твоего
братца, мое скромное перо не стало бы так терзать тебя. Мне известно по
множеству твоих писем, что подобные вести пронзают твое братское сердце. Я
уже вижу, как ты льешь горючие слезы из-за этого гнусного, беспутного..."

Старик Моор закрывает лицо руками.

Видите, батюшка, а ведь я читаю еще самое невинное... "...льешь горючие
слезы..." Ах, они текли, они лились солеными ручьями по моим щекам! "Я уже
вижу, как твой старый, почтенный отец, смертельно бледный..." Боже! Вы и
впрямь побледнели, хотя не знаете еще и малой доли!..
Старик Моор. Дальше! Дальше!
Франц. "...смертельно бледный, падает в кресло, кляня день, когда он
впервые услышал лепет: "Отец". Всего разузнать мне не удалось, а потому
сообщаю лишь то немногое, что мне стало известно. Твой брат, как видно,
дошел до предела в своих бесчинствах; мне, во всяком случае, не придумать
ничего, что уже не было бы совершено им, но, быть может, его ум окажется
изобретательнее моего. Вчера ночью, сделав долгу на сорок тысяч дукатов..."
Недурные карманные денежки, отец! "...а до того обесчестив дочь богатого
банкира и смертельно ранив на дуэли ее вздыхателя, достойного молодого
дворянина, Карл с семью другими товарищами, которых он вовлек в распутную
жизнь, принял знаменательное решение - бежать от рук правосудия". Отец! Ради
бога, отец! Что с вами?
Старик Моор. Довольно, перестань, сын мой!
Франц. Я пощажу вас. "Ему вдогонку послана беглая грамота...
Оскорбленные вопиют об отомщении...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Разбойники»