Раковый корпус

Какое движение потеряли они на воле?
Лежал огромный чугунно-тЈмный китайский аллигатор с плоской пастью, с
лапами, вывернутыми как будто не в ту сторону. Написано было, что в жаркое
время не ежедневно глотает он мясо.
Этот разумный мир зоопарка с готовой едою может быть вполне его и
устраивал?
Добавился к дереву, как толстый мЈртвый сук, мощный питон. Совсем он
был неподвижен, и только острый маленький язычок его метался.
Вилась ядовитая эфа под стеклянным колпаком.
А уж простых гадюк -- по несколько.
Никакого не было желания всех этих рассматривать. Хотелось представить
лицо ослепшей макаки.
А уже шла аллея хищников. Великолепные, друг от друга отменяясь богатой
шерстью, сидели тут и рысь, и барс, и пепельно-коричневая пума, и рыжий в
чЈрных пятнах ягуар. Они были -- узники, они страдали без свободы, но
относился к ним Олег как к блатным. ВсЈ-таки можно разобрать в мире, кто
явно виноват. Вот написано, что ягуар за месяц съедает сто сорок килограммов
мяса. Нет, этого представить себе нельзя! чистого красного мяса! А в лагерь
такого не привозят, в лагерь -- жилы да требуху, на бригаду килограмм.
Олег вспомнил тех расконвоированных ездовых, которые обворовывали своих
лошадей: ели их овЈс и так выжили сами.
Дальше увидел он -- господина тигра. В усах, в усах было сосредоточено
его выражение хищности! А глаза -- жЈлтые... Запуталось у Олега в голове, и
он стоял и смотрел на тигра с ненавистью.
Один старый политкаторжанин, который был когда-то в туруханской ссылке,
а в новое время встретился в лагере с Олегом, рассказывал ему, что не
бархатно-чЈрные, а именно жЈлтые были глаза!
Прикованный ненавистью, Олег стоял против клетки тигра.
ВсЈ-таки просто так, просто так -- зачем??
Его мутило. Ему не хотелось больше этого зоопарка. Ему {345} хотелось
бежать отсюда. Он не пошЈл уже ни к каким львам. Он стал выбираться к выходу
наугад.
Мелькнула зебра, Олег покосился и шЈл.
И вдруг! -- остановился перед...
Перед чудом духовности после тяжЈлого кровожадия: антилопа нильгау --
светло-коричневая, на стройных лЈгких ногах, с настороженной головкой, но
ничуть не пугаясь, стояла близко за сеткой и смотрела на Олега крупными,
доверчивыми и -- милыми! да, милыми глазами!
Нет, это было так похоже, что вынести невозможно! Она не сводила с него
милоукоряющего взгляда. Она спрашивала: "Ты почему ж не идЈшь? Ведь полдня
уже прошло, а ты почему не идЈшь?"
Это -- наваждение было, это -- переселение душ, потому что явно же она
стояла тут и ждала Олега. И едва он подошЈл, сразу стала спрашивать
укорными, но и прощающими глазами: "Не придЈшь? Неужели не придЈшь? А я
ждала..."
Да почему ж он не шЈл?! Да почему ж он не шЈл!..
Олег тряхнулся -- и наддал к выходу.

Страницы: (335) :  <<  ... 310311312313314315316317318319320321322323324325 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сам-то я как поступал? Чуть только
спелись сердца - глядь, и тела туда же за ними, - челядь берет пример с
господ! И выходит на поверку, что месяц серебристый - всего-навсего сводник.
Жена. Ты бы поглядел, какие роскошные книжки господин майор посылает к
нам в дом. Твоя дочь-то молится по этим книгам.
Миллер (свистит). Как же, молится! Много ты понимаешь! Простую,
натуральную пищу нежный желудок его милости не переваривает. Сначала
господин майор должен отдать ее на выварку искусным поварам той адской,
чумной кухни, что зовется изящной словесностью. В печку всю эту пакость!
Девчонка наберется бог знает чего, разного невероятного вздора, кровь у нее
забурлит, как от шпанской мушки, - и прощайте тогда крупицы христианской
веры, которую отец и так уж с грехом пополам в ней поддерживал! В печку,
тебе говорят! Девчонка забивает себе голову всякой чертовщиной, уносится
мыслью в тридесятые государства и в конце концов потеряет, позабудет дорогу
в родные палестины, устыдится, что ее отец - скрипач Миллер, и отвадит
хорошего, почтенного зятя, который как раз пришелся бы мне ко двору... Ну уж
нет, накажи меня бог! (Вскакивает; в сердцах.) Скорей, пока не поздно! А
майору... да, да, майору... поворот от ворот. (Направляется к выходу.)
Жена. С ним надо быть повежливее, Миллер. Мы немало нажились на одних
только его подарочках!..
Миллер (возвращается и останавливается перед ней). Это что же, плата за
честь моей дочери?.. Убирайся ты к черту, мерзкая сводня!.. Лучше я возьму
скрипку и пойду по миру, буду играть за тарелку супу, лучше я разобью свою
виолончель и набью ее навозом, но только ни за что не притронусь к деньгам,
ради которых единственное мое дитя пожертвовало своею душою и вечным
спасением. Откажись от проклятого кофе и от нюхательного табаку, - вот тебе
и не нужно будет торговать красотой твоей дочери. Я жрал до отвала и носил
тонкие сорочки еще до того, как этот отпетый негодяй повадился ко мне в дом.
Жена...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Коварство и любовь»