Раковый корпус

ЕщЈ он мог еЈ застать!

--------
36

Он не мог сейчас думать о ней ни с жадностью, ни с яростью -- но
наслаждением было пойти и лечь к еЈ ногам, как пЈс, как битый несчастный
пЈс. Лечь на полу и дышать в еЈ ноги как пЈс. И это было бы -- счастьем изо
всего, что только можно было придумать.
Но эту добрую звериную простоту -- придти и откровенно лечь ничком
около еЈ ног, он не мог, конечно, себе позволить. Он должен будет говорить
какие-то вежливые извинительные слова, и она будет говорить какие-то
вежливые извинительные слова, потому что так усложнено всЈ за многие тысячи
лет.
Он и сейчас ещЈ видел этот вчерашний еЈ рдеющий разлив на щеках, когда
она сказала: "вы знаете, вы вполне могли бы остановиться у меня, вполне!"
Этот румянец надо было искупить, отвратить, обойти смехом, нельзя было дать
ей ещЈ раз застесняться -- и вот почему надо было придумывать первые фразы,
достаточно вежливые и достаточно юмористические, ослабляющие то необычное
положение, что вот он пришЈл к своему врачу, молодой одинокой женщине,-- и с
ночЈвкой зачем-то. А то бы не хотелось придумывать никаких фраз, а стать в
дверях и смотреть на неЈ. И обязательно назвать сразу Вегой: "Вега! Я
пришЈл!"
Но всЈ равно, это будет счастье невместимое -- оказаться с ней не в
палате, не в лечебном кабинете, а в простой жилой комнате -- и о чЈм-то,
неизвестно, говорить. Он наверно будет делать ошибки, многое некстати, ведь
он совсем отвык от жизни человеческого рода, но глазами-то сможет же он
выразить: "Пожалей меня! Слушай, пожалей меня, мне так без тебя плохо!"
{346} а как он мог столько времени потерять! Как мог он не идти к Веге --
давно, давно уже не идти! Теперь он ходко шЈл, без колебания, одного только
боясь -- упустить еЈ. Полдня пробродив по городу, он уже схватил
расположение улиц и понимал теперь, куда ему идти. И шЈл.
Если они друг другу симпатичны. Если им так приятно друг с другом быть
и разговаривать. Если когда-нибудь он сможет и брать еЈ за руки, и обнимать
за плечи, и смотреть нежно близко в глаза -- то неужели же этого мало? Да
даже и много более того -- и неужели мало?..
Конечно, с Зоей -- было бы мало. Но -- с Вегой?.. с антилопой Нильгау?
Ведь вот только подумал, что можно руки еЈ вобрать в свои -- и уже
тетивы какие-то наструнились в груди, и он заволновался, как это будет.
И всЈ-таки -- мало?..
Он всЈ больше волновался, подходя к еЈ дому. Это был самый настоящий
страх! -- но счастливый страх, измирающая радость. От одного страха своего
-- он уже был счастлив сейчас!
Он шЈл, только надписи улиц ещЈ смотря, а уже не замечая магазинов,
витрин, трамваев, людей -- и вдруг на углу, из-за сутолоки не сразу сумев
обойти стоящую старую женщину, очнулся и увидел, что она продаЈт букетики
маленьких лиловых цветов.

Страницы: (335) :  <<  ... 311312313314315316317318319320321322323324325326 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
И все же я питаю особое пристрастие к кучерам кабриолетов, быть может
потому, что у меня редко бывают деньги, которые я мог бы позабыть в их
экипаже.
Если я не поглощен мыслями о своей новой драме, не еду на скучнейшую
репетицию или не возвращаюсь со спектакля, едва не усыпившего меня, то
вступаю в беседу с кучером кабриолета и порой за те десять минут, что
длится поездка, забавляюсь в той же мере, в какой проскучал все четыре часа
на вечере, с которого он везет меня домой.
Словом, в голове у меня специальное отделение для этих воспоминаний
стоимостью в двадцать пять су.
Одно из них оставило глубокий след в моей душе. А между тем прошло уже
около года с тех пор, как Кантийон поведал мне историю, которую я собираюсь
пересказать читателям.
Кантийон - кучер кабриолета за номером 221.
Это человек лет сорока - сорока пяти, темноволосый, с резкими чертами
лица. В ту пору, а именно 1 января 1831 года, он носил фетровую шляпу с
остатками галуна, вишневый редингот с остатками нашивок и сапоги с
остатками отворотов. За прошедшие с тех пор одиннадцать месяцев все эти
остатки должны были исчезнуть. Вскоре читатель поймет, откуда проистекает
или, точнее, проистекала (ибо я не видел Кантийона с того достопамятного
дня) эта явная разница между его костюмом и костюмом его собратьев.
Как я уже говорил, наступило 1 января 1831 года. Было шесть часов
утра. Я заранее наметил серию предстоящих визитов, составив улица за улицей
список тех друзей, коих всегда полезно поздравить на 1 января, облобызав их
в обе щеки и пожав им обе руки, короче говоря, тех симпатичных людей,
которых не видишь иной раз по полугоду, которых встречаешь с распростертыми
объятиями и у которых никогда не оставляешь своей визитной карточки.
Мой слуга сбегал за кабриолетом; он выбрал Кантийона, и Кантийон был
обязан этим предпочтением остаткам своих галунов, остаткам своих нашивок и
остаткам своих отворотов: Жозеф чутьем угадал бывшего собрата...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Кучер кабриолета»