Раковый корпус

Но по справедливости рассуждая,
нельзя было за то на них и обижаться: не они эти лагеря придумали, не они
придумали и эту Сибирь,-- и во имя какой идеи им надо было не спасать друг
друга, чуждаться коммерции и долбить землю киркой? {352}
Сейчас же, уведя этого весЈлого расположенного к нему армянина за
казЈнным столом, Олег с теплотой подумал именно о неказЈнности и
деловистости армян.
Услышав фамилию Олега и что он тут на временном учЈте, комендант охотно
и легко встал, хотя был полон, и в одном из шкафов начал перебирать
карточки. Одновременно, как бы стараясь развлечь Олега, он всЈ время
произносил что-нибудь вслух -- то пустые междометия, а то и фамилии, которых
по инструкции он жесточайше не имел права произносить:
-- Та-а-ак... Посмотрим... Калифотиди... Константиниди... Да вы
садитесь пожалуйста... Кулаев... Карануриев. Ох, затрепался уголок...
Казымагомаев... Костоглотов! -- И опять в пущий изъян всех правил НКВД не
спросил, а сам же и назвал имя-отчество:- Олег Филимонович?
-- Да.
-- Та-а-ак... Лечились в онкологическом диспансере с двадцать третьего
января... -- И поднял от бумажки живые человеческие глаза: -- Ну и как?
Лучше вам?
И Олег почувствовал, что уже -- растроган, что даже защипало его в
горле немножко. Как же мало надо: посадить за эти мерзкие столы человечных
людей -- и уже жизнь совсем другая. И сам уже не стянуто, запросто ответил:
-- Да как вам сказать... В одном лучше, в другом хуже... -- (Хуже? Как
неблагодарен человек! Что ж могло быть хуже, чем лежать на полу диспансера и
хотеть умереть?..) -- Вообще-то лучше.
-- Ну, и хорошо! -- обрадовался комендант.-- Да почему ж вы не сядете?
Оформление театральных билетов требовало же всЈ-таки времени! Где-то
надо было поставить штамп, вписать чернилами дату, ещЈ в книгу толстую
записать, ещЈ из другой выписать. ВсЈ это армянин весело незатруднЈнно
сделал, освободил Олегово удостоверение с разрешЈнным выездом, и уже
протягивая его и выразительно глядя, сказал совсем неслужебно и потише:
-- Вы... не горюйте. Скоро это всЈ кончится.
-- Что -- это? -- изумился Олег.
-- Как что? Отметки. Ссылка. Ко-мен-дан-ты! -- беззаботно улыбался он.
(Очевидно, была у него в запасе работка поприятней.)
-- Что? Уже есть... распоряжение? -- спешил вырвать Олег.
-- Распоряжение не распоряжение,-- вздохнул комендант,-- но есть такие
намЈтки. Говорю вам точно. Будет! Держитесь крепче, выздоравливайте -- ещЈ в
люди выйдете.
Олег улыбнулся криво:
-- Вышел уже я из людей.
-- Какая у вас специальность?
-- Никакой.
-- Женаты?
-- Нет.
-- И хорошо! -- убеждЈнно сказал комендант.-- Со ссыльными жЈнами потом
обычно разводятся и целая канитель. А вы освободитесь, вернЈтесь на родину
-- и женитесь! {353}
Женитесь.

Страницы: (335) :  <<  ... 317318319320321322323324325326327328329330331332 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Я хотел шутливо извиниться, что я без пиджака, но она
сухо посмотрела на меня и спросила:
- Сколько вы можете заплатить?
Я опять ответил с деланной беспечностью:
- Успеем еще сговорится! Выпьем прежде чайку.
- Нет, - сказала она, хмурясь, - я должна знать условия. Я меньше трех
рублей не беру.
- Три так три, - сказал я с той же глупой беспечностью.
- Вы шутите? - спросила она строго.
- Нисколько, - ответил я, думая: "Напою се чаем, дам три рубля и
выпровожу с богом".
Она вздохнула и, закрыв глаза, откинула голову на отвал дивана. Я
подумал, глядя на ее бескровные, сиреневые губы, что она, верно, голодна,
подал ей чашку чаю и тарелку с булкой, сел на диван тронул ее за руку:
- Кушайте, пожалуйста.
Она открыла глаза и молча стала пить и есть. Я пристально смотрел на ее
загорелые руки и строго опущенные темные ресницы, думая, что дело все больше
принимает нелепый оборот, и спросил:
- Вы здешняя?
Она помотала головой, запивая булку:
- Нет, дальняя...
И опять замолчала. Потом стряхнула с колен крошки и вдруг встала, не
глядя на меня:
- Я пойду раздеваться.
Это было неожиданнее всего, я хотел что-то сказать, но она повелительно
перебила меня:
- Затворите дверь на ключ и опустите шторы на окнах. И пошла за
перегородку.
Я с бессознательной покорностью и поспешностью опустил шторы, за
которыми продолжали все шире сверкать молнии, будто стараясь поглубже
заглянуть в комнату, и все настойчивее катились сотрясающиеся гулы, повернул
в прихожей дверной ключ, не понимая, зачем я все это делаю, и уже хотел было
войти к ней с притворным смехом, перевести все в шутку или соврать, что у
меня страшно разболелась голова, но она громко сказала из-за перегородки:
- Идите...
И я опять бессознательно повиновался, вошел за перегородку и увидел ее
уже в постели: она лежала, натянув одеяло до подбородка, дико смотрела на
меня совершенно почерневшими глазами и сжимала постукивающие зубы...

Бунин Иван Алексеевич   
«Три рубля»