Раковый корпус

{355}
Нет, надо быть мудрее девчЈнки. Надо ехать на вокзал.
И не вперЈд, не мимо тех студенток, он пробился к задней площадке и
спрыгнул, кем-то обруганный.
А близ трамвайной остановки опять продавали фиалки...
Солнце уже склонялось. Олег надел шинель и поехал на вокзал. В этом
номере уже не теснились так.
Потолкавшись на вокзальной площади, спрашивая и получая ответы
неверные, наконец он достиг того павильона, вроде крытого рынка, где
продавали билеты на дальние поезда.
Было четыре кассовых окошечка и к каждому стояло человек по сто
пятьдесят-по двести. А ведь кто-то ещЈ и отлучился.
Вот эту картину -- многосуточных вокзальных очередей, Олег узнал, как
будто не покидал. Многое изменилось в мире -- другие моды, другие фонари,
другая манера у молодЈжи, но это было всЈ такое же, сколько он помнил себя:
в сорок шестом году так было -- и в тридцать девятом так было, и так же в
тридцать четвЈртом и в тридцатом то ж. ЕщЈ витрины, ломящиеся от продуктов,
он мог вспомнить по НЭПу, но доступных вокзальных касс и вообразить даже не
мог: не знали тягости уехать только те, у кого были особые книжечки или
особые справки на случай.
Сейчас-то у него справка была, хоть и не очень видная, но подходящая.
Было душно, и он обливался, но ещЈ вытянул из мешка тесную меховую
шапку и насадил еЈ на голову как на колодку для растяга. Вещмешок он нацепил
на одно плечо. Лицу своему внушил, что двух недель не прошло, как он лежал
на операционном столе под ножом Льва Леонидовича,-- и в этом изнурЈнном
сознании, с меркнущим взглядом, потащился между хвостов-туда, к окошку
поближе.
Там и другие такие любители были, но не лезли к окошку и не дрались,
потому что стоял милиционер.
Здесь, на виду, Олег слабым движением вытащил справку из косого кармана
под полой и доверчиво протянул товарищу милиционеру.
Милиционер -- молодцеватый усатый узбек, похожий на молодого генерала,
прочЈл важно и объявил головным в очереди:
-- Вот этого -- поставим. С операцией.
И указал ему стать третьим.
ИзнеможЈнно взглянув на новых товарищей по очереди, Олег даже не
пытался втесниться, стоял сбоку, с опущенной головой. Толстый пожилой узбек
под бронзовой сенью коричневой бархатной шапки с полями, вроде блюда, сам
его подтолкнул в рядок.
Около кассы близко стоять весело: видны пальцы кассирши, выбрасываемые
билеты, потные деньги, зажатые в руке пассажира, уже достанные с избытком из
глухого кармана, из зашитого пояса, слышны робкие просьбы пассажира,
неумолимые отказы кассирши -- видно, что дело движется и не медленно.
А вот подошло и Олегу наклониться туда.
-- Мне, пожалуйста, один общий жЈсткий до Хан-Тау. {356}
-- До куда? -- переспросила кассирша.
-- До Хан-Тау.

Страницы: (335) :  <<  ... 320321322323324325326327328329330331332333334335

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сам-то я как поступал? Чуть только
спелись сердца - глядь, и тела туда же за ними, - челядь берет пример с
господ! И выходит на поверку, что месяц серебристый - всего-навсего сводник.
Жена. Ты бы поглядел, какие роскошные книжки господин майор посылает к
нам в дом. Твоя дочь-то молится по этим книгам.
Миллер (свистит). Как же, молится! Много ты понимаешь! Простую,
натуральную пищу нежный желудок его милости не переваривает. Сначала
господин майор должен отдать ее на выварку искусным поварам той адской,
чумной кухни, что зовется изящной словесностью. В печку всю эту пакость!
Девчонка наберется бог знает чего, разного невероятного вздора, кровь у нее
забурлит, как от шпанской мушки, - и прощайте тогда крупицы христианской
веры, которую отец и так уж с грехом пополам в ней поддерживал! В печку,
тебе говорят! Девчонка забивает себе голову всякой чертовщиной, уносится
мыслью в тридесятые государства и в конце концов потеряет, позабудет дорогу
в родные палестины, устыдится, что ее отец - скрипач Миллер, и отвадит
хорошего, почтенного зятя, который как раз пришелся бы мне ко двору... Ну уж
нет, накажи меня бог! (Вскакивает; в сердцах.) Скорей, пока не поздно! А
майору... да, да, майору... поворот от ворот. (Направляется к выходу.)
Жена. С ним надо быть повежливее, Миллер. Мы немало нажились на одних
только его подарочках!..
Миллер (возвращается и останавливается перед ней). Это что же, плата за
честь моей дочери?.. Убирайся ты к черту, мерзкая сводня!.. Лучше я возьму
скрипку и пойду по миру, буду играть за тарелку супу, лучше я разобью свою
виолончель и набью ее навозом, но только ни за что не притронусь к деньгам,
ради которых единственное мое дитя пожертвовало своею душою и вечным
спасением. Откажись от проклятого кофе и от нюхательного табаку, - вот тебе
и не нужно будет торговать красотой твоей дочери. Я жрал до отвала и носил
тонкие сорочки еще до того, как этот отпетый негодяй повадился ко мне в дом.
Жена...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Коварство и любовь»