Раковый корпус

-- Я хотел только напомнить вам о своЈм
праве распоряжаться своей жизнью. Человек -- может распоряжаться своей
жизнью, нет? Вы признаЈте за мной такое право?
Донцова смотрела на его бесцветный извилистый шрам и молчала.
Костоглотов развивал:
-- Вы сразу исходите из неверного положения: раз больной к вам
поступил, дальше за него думаете вы. Дальше за него думают ваши инструкции,
ваши пятиминутки, программа, план и честь вашего лечебного учреждения. И
опять я -- песчинка, как в лагере, опять от меня ничего не зависит.
-- Клиника берЈт с больных письменное согласие перед операцией,--
напомнила Донцова.
(К чему это она об операции?.. Вот уж на операцию он ни за что!)
-- Спасибо! За это -- спасибо, хотя она так делает для собственной
безопасности. Но кроме операции -- ведь вы ни о чЈм не спрашиваете больного,
ничего ему не поясняете! Ведь чего стоит один рентген!
-- О рентгене -- где это вы набрались слухов? -- догадывалась
Донцова.-- Не от Рабиновича ли?
-- Никакого Рабиновича я не знаю! -- уверенно мотнул головой
Костоглотов.-- Я говорю о принципе.
(Да, именно от Рабиновича он слышал эти мрачные рассказы о последствиях
рентгена, но обещал его не выдавать. Рабинович был амбулаторный больной, уже
получивший двести с чем-то сеансов, тяжело переносивший их и с каждым
десятком приближавшийся, как он ощущал, не к выздоровлению, а к смерти. Там,
где жил он -- в квартире, в доме, в городе, никто его не понимал: здоровые
люди, они с утра до вечера бегали и думали о каких-то удачах и неудачах,
казавшихся им очень значительными. Даже своя семья уже устала от него.
Только тут, на крылечке противоракового диспансера, больные часами слушали
его и сочувствовали. Они понимали, что это значит, когда окостенел подвижный
треугольник "дужки" и сгустились рентгеновские рубцы по всем местам
облучения.)
Скажите, он говорил о принципе!.. Только и не хватало Донцовой и еЈ
ординаторам проводить дни в собеседованиях с больными о принципах лечения!
Когда б тогда и лечить!
Но такой дотошный любознательный упрямец, как этот, или как Рабинович,
изводивший еЈ выяснениями о ходе болезни, попадались на пятьдесят больных
один, и не миновать было тяжкого жребия иногда с ними объясняться. Случай же
с Костоглотовым был особый и медицински: особый в том небрежном, как будто
заговорно-злобном ведении болезни до неЈ, когда он был допущен, дотолкнут до
самой смертной черты -- и особый же в том крутом исключительно-быстром
оживлении, которое под рентгеном у него началось.
-- Костоглотов! За двенадцать сеансов рентген сделал вас живым {57}
человеком из мертвеца -- и как же вы смеете руку заносить на рентген? Вы
жалуетесь, что вас в лагере и ссылке не лечили, вами пренебрегали -- и тут
же вы жалуетесь, что вас лечат и о вас беспокоятся.

Страницы: (335) :  <<  ... 40414243444546474849505152535455 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Он сам, как мы уже сказали, отлич-
но знал весь словарь старика, и если он так редко с ним беседовал, то
это происходило лишь от полного равнодушия. Поэтому он предоставил Ва-
лентине спуститься в сад, отослал Барруа и уселся по правую руку от сво-
его отца, между тем как г-жа де Вильфор села слева.
- Не удивляйтесь, сударь, - сказал он, - что Валентина не пришла с
нами и что я отослал Барруа; предстоящая нам беседа не могла бы вестись
в присутствии дочери или лакея. Госпожа де Вильфор и я намерены сообщить
вам нечто важное.
Во время этого вступления лицо Нуартье оставалось безучастным, тогда
как взгляд Вильфора, казалось, хотел проникнуть в самое сердце старика.
- Мы уверены, госпожа, де Вильфор и я, - продолжал королевский проку-
рор своим обычным ледяным тоном, не допускающим каких-либо возражений, -
что вы сочувственно встретите это сообщение.
Взгляд старика был по-прежнему неподвижен; он просто слушал.
- Мы выдаем Валентину замуж, - продолжал Вильфор.
Восковая маска не могла бы остаться при этом известии более холодной,
чем лицо старика.
- Свадьба состоится через три месяца, - продолжал Вильфор.
Глаза старика были все так же безжизненны.
Тут заговорила г-жа де Вильфор.
- Нам казалось, - поспешила она добавить, - что это известие должно
вас заинтересовать; к тому же вы, по-видимому, всегда были привязаны к
Валентине; нам остается только назвать вам имя молодого человека, кото-
рый ей предназначен. Это одна из лучших партий, на которые Валентина
могла бы рассчитывать; тот, кого мы ей предназначаем и чье имя вам, ве-
роятно, знакомо, хорошего рода и богат, а его образ жизни и вкусы служат
для нее порукой счастья. Речь идет о Франце де Кенель, бароне д'Эпине.
Пока его жена произносила эту маленькую речь, Вильфор буквально впил-
ся взглядом в лицо старика. Едва г-жа де Вильфор произнесла имя Франца,
как в глазах Нуартье, так хорошо знакомых его сыну, что-то дрогнуло, и
между его век, раскрывшихся, словно губы, собирающиеся что-то сказать,
сверкнула молния...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Граф Монте-Кристо (Части 4-6)»