Раковый корпус

Гостинцы эти у тЈти СтЈфы не
задерживались, она угощала соседок и санитарок, а вызвав ДЈму из палаты, и
ему совала яичко или пирожок.
ДЈма был всегда не сыт, он недоедал всю жизнь. Из-за постоянных
настороженных мыслей о еде голод казался ему больше, чем был на самом деле.
Но всЈ же обирать тЈтю СтЈфу он стеснялся, и если яичко брал, то пирожок
пытался отвергнуть.
-- Бери, бери! -- махала она.-- Пирожок-то с мясом. Пота и есть его,
пока мясоед.
-- А что, потом не будет?
-- Конечно, неужли не знаешь?
-- И что ж после мясоеда?
-- Масленица, что!
-- Так ещЈ лучше, тЈтя СтЈфа! Масленица-то ещЈ лучше?!
-- Каждое своим хорошо. Лучше, хуже -- а мяса нельзя.
-- Ну, а масленица-то хоть не кончится?
-- Как не кончится! В неделю пролетит.
-- И что ж потом будем делать? -- весело спрашивал ДЈма, уже уминая
домашний пахучий пирожок, каких в его доме никогда не пекли.
-- Вот нехристи растут, ничего не знают. А потом -- великий пост.
-- А зачем он сдался, великий пост? Пост, да ещЈ великий!
-- А потому, ДЈмуша, что брюхо натолочишь -- сильно к земле клонит. Не
всегда так, просветы тоже нужны.
-- На кой они, просветы? -- ДЈма одни только просветы и знал.
-- На то и просветы, чтобы просветляться. Натощак-то свежей, не замечал
разве?
-- Нет, тЈтя СтЈфа, никогда не замечал.
С самого первого класса, ещЈ и читать-писать не умел, а уже научен был
ДЈма, и знал твердо и понимал ясно, что религия есть дурман, трижды
реакционное учение, выгодное только мошенникам. Из-за религии кое-где
трудящиеся и не могут ещЈ освободиться от эксплуатации. А как с религией
рассчитаются -- так и оружие в руки, так и свобода.
И сама тЈтя СтЈфа с еЈ смешным календарЈм, с еЈ Богом на каждом слове,
с еЈ незаботной улыбкой даже в этой мрачной клинике и вот с этим пирожком
была фигурой как бы не реакционной.
И тем не менее сейчас, в субботу после обеда, когда разошлись врачи,
оставив каждому больному свою думку, когда хмурый денЈк ещЈ давал кой-какой
свет в палаты, а в вестибюлях и коридорах уже горели лампы, ДЈма ходил,
прихрамывая, и всюду искал именно тЈтю СтЈфу, которая и посоветовать-то ему
ничего дельно не могла, кроме как смириться. {90}
А как бы не отняли. Как бы не отрезали. Как бы не пришлось отдать.
Отдать? -- не отдать? Отдать? -- не отдать?..
Хотя от этой грызучей боли, пожалуй, и отдать легче.
Но тЈти СтЈфы нигде на обычных местах не было. Зато в нижнем коридоре,
где он расширялся, образуя маленький вестибюльчик, который считался в
клинике красным уголком, хотя там же стоял и стол нижней дежурной медсестры
и еЈ шкаф с медикаментами, ДЈма увидел девушку, даже девчЈнку -- в таком же
застиранном сером халате, а сама -- как из кинофильма: с жЈлтыми волосами,
каких не бывает, и ещЈ из этих волос было что-то состроено лЈгкое
шевелящееся.

Страницы: (335) :  <<  ... 72737475767778798081828384858687 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но тут, думая о шляпе,
увидел я необыкновенную елку. Росла она, конечно, в тени, и оттого сучья у
нее когда-то были опущены вниз. Теперь же, после выборочной рубки, она
очутилась на свету, и каждый сук ее стал расти кверху. Наверно, и нижние
суки со временем поднялись бы, но ветки эти, соприкоснувшись с землей,
выпустили корешки и прицепились... Так под елкой с поднятыми вверх сучьями
внизу получился хороший шалашик. Нарубив лапнику, я уплотнил его, сделал
вход, устелил внизу сиденье. И только уселся, чтобы начать новую беседу с
дождем, как вижу, против меня совсем близко пылает большое дерево. Быстро
схватил я с шалашика лапник, собрал его в веник и, стегая по горящему месту,
мало-помалу пожар затушил раньше, чем пламя пережгло кору дерева кругом и
тем сделало бы невозможным движение сока.
Вокруг дерева место не было обожжено костром, коров тут не пасли, и не
могло быть подпасков, на которых все валят вину за пожары. Вспомнив свои
детские разбойничьи годы, я сообразил, что смолу на дереве поджег скорей
всего какой-нибудь мальчишка из озорства, из любопытства поглядеть, как
будет гореть смола. Спустившись в свои детские годы, я представил себе, до
чего же это приятно взять чиркнуть спичкой и поджечь дерево.
Мне стало ясно, что вредитель, когда загорелась смола, вдруг увидел
меня и скрылся тут же где-нибудь в ближайших кустах. Тогда, сделав вид,
будто я продолжаю свой путь, посвистывая, удалился я с места пожара и,
сделав несколько десятков шагов вдоль просеки, прыгнул в кусты и возвратился
на старое место и тоже затаился.
Недолго пришлось мне ждать разбойника. Из куста вышел белокурый мальчик
лет семи-восьми, с рыжеватым солнечным запеком, смелыми, открытыми глазами,
полуголый и с отличным сложением. Он враждебно поглядел в сторону просеки,
куда я ушел, поднял еловую шишку и, желая пустить ее в меня, так
размахнулся, что перевернулся даже вокруг себя. Это его не смутило;
напротив, он, как настоящий хозяин лесов, заложил обе руки в карманы, стал
разглядывать место пожара и сказал:
- Выходи, Зина, он ушел!
Вышла девочка, чуть постарше, чуть повыше и с большой корзиной в руке...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Лесной хозяин»