Как раньше – нас не пуганешь.
Да и сам Балуев в Пруссии всего четвертый день – а уже опять в полном
фронтовом ощущении.
– Все ж, я пойду вперед, поправей озера. Что узнаю – сообщу тебе. И-
где выберу штаб, тогда и нитку твою туда.
Сошлись в голом поле на четверть часа. Сейчас расстаться – до пока
провод, до первой связи. А то – и никогда не увидеться, это всегда так.
– А величать тебя – как?
– Павел Афанасьич.
– А меня – Владимир Кондратьич.
И – сдвинулись теплыми ладонями.
Зашагал Балуев со связными.
Луну – заволакивало.

16

Даже во Второй Ударной, весной 42го, остался Володя Балуев жив, и из
окружения вышел. А вот на сожевском плацдарме весь ноябрь 43го сгнивали –
так ранило за два часа до отхода немцев, когда они уже утягивались. Но
ранило – возвратимо, два месяца госпиталя в Самаре. И тогда – на год в
Академию.
В Академии теперь не обстрелянных, не обмолоченных мало, все уже знают,
что на войне почем. А все-таки год учебы – другой мир: война, возвышенная до
ясности, красоты, разума. А и трудно запретить себе поворот мысли: за
год-то, может, война и кончится? может, хватит с меня?
Не кончилась. Но как уже близко! Через северную Польшу, через Пруссию
догонял, догонял попутными машинами, от КПП набиты случайными военными. И
поспевал уже радуясь, войти опять в привычное фронтовое. И в такой
величественный момент – отхвата Восточной Пруссии! (И в такую глухую
растяжку фронта…)
Шли в уброд по рыхлому снегу, по целине. Разведчики сзади молча.
Вел по компасу.
Если вот-вот начнется – то уже и Петерсдорф не годится, высунутый. Как
успеть хоть не роту, хоть взвод рассыпать охранением пушек под Адлигом?
А дотащится ли сюда хоть одна рота? Может, так с устатка свалились, что
и не встанут?
Только б эту одну ночь передержаться – уже завтра будет легче.
А вот что: по левую руку, к северо-востоку, километрах в четырех-пяти,
бесшумно возникло, не заметил минуты, небольшое зарево, пожар. И – горело.
А стрельбы никакой не слышно.
Постоял, посмотрел в бинокль. Да, пожар. Ровный. Дом?
Пожара на войне по-пустому не бывает. Оно – само загорается почему-то
при действиях.
Или это – уже у немцев? Или кто-то из наших туда заскочил, сплошал?
Пошагали дальше, на восток.
И еще вот: сон. Мама.
Володина мать умерла молодой, такой молодой! И Володе, вот, 28 – а уж
много лет снится ему, ненаглядная. Несчастная была – а снится всегда
веселой. Но никогда не близко: вот только что была здесь – вышла; вот сейчас
придет; спит в соседней комнате; да вот проходит мимо, кивает, улыбается. И
– никогда ближе.
Но от каких-то примеров, сравнений или чьих рассказов сложилось у
Балуева: когда придет время умирать – мама подойдет вплотную и обнимет.