“Совершенно добровольно”
— пошатывался Пятаков. И в перерыве сказал Бухарину Рыков: “Вот у Томского
— воля, еще в августе понял и кончил. А мы с тобой, дураки, остались жить”.
Тут гневно и проклинающе выступали Каганович (он так хотел верить
невинности Бухарчика! — но не выходило…) и Молотов. А Сталин! — какое
широкое сердце! какая память на доброе! — “Все-таки я считаю, вина Бухарина
не доказана. Рыков может быть и виноват, но не Бухарин”. (Это помимо его
желания кто-то стягивал обвинения на Бухарина!)
Из ледка в жарок. Так падает воля. Так вживаются в роль потерянного
героя.
Тут непрерывно стали на дом носить протоколы допросов: прежних юношей
из Института Красной Профессуры, и Радека, и всех других — и все давали
тяжелейшие доказательства бухаринской черной измены. Ему на дом несли не как
обвиняемому, о нет! — как члену ЦК, лишь для осведомления…
Чаще всего, получив новые материалы, Бухарин говорил 22-х летней жене,
только этой весной родившей ему сына: “Читай ты, я не могу!” — а сам
зарывался головой под подушку. Два револьвера были у него дома (и время
давал ему Сталин!) — он не кончил с собой.
Разве он не вжился в назначенную роль?..
И еще один гласный процесс прошел — и еще одну пачку расстреляли… А
Бухарина щадили, а Бухарина не брали…
В начале февраля 37-го года он решил объявить домашнюю голодовку —
чтобы ЦК разобрался и снял с него обвинения. Объявил в письме Дорогому Кобе
— и честно выдерживал. Тогда созван был пленум ЦК с повесткой:
1. О преступлениях Правого Центра.
2. Об антипартийном поведении товарища Бухарина, выразившемся в
голодовке.
И заколебался Бухарин: а может быть в самом деле он чем-то оскорбил
Партию?.. Небритый, исхудалый, уже арестант и по виду, приплелся он на
Пленум. “Что это ты выдумал?” — душевно спросил Дорогой Коба. “Ну как же,
если такие обвинения? Хотят из партии исключать…” Сталин сморщился от
несуразицы: “Да никто тебя из партии не исключит!”
И Бухарин поверил, оживился, охотно каялся перед Пленумом, тут же снял
голодовку. (Дома: “Ну-ка отрежь мне колбасы! Коба сказал — меня не
исключат”.) Но в ходе пленума Каганович и Молотов (вот ведь дерзкие! вот
ведь со Сталиным не считаются!)37 обзывали Бухарина фашистским наймитом и
требовали расстрелять.
И снова пал духом Бухарин, и в последние свои дни стал сочинять “письмо
к будущему ЦК”. Заученное наизусть и так сохраненное, оно недавно стало
известно всему миру. Однако не сотрясло его.38 Ибо что решил этот острый
блестящий теоретик донести до потомства в своих последних словах? Еще один
вопль восстановить его в партии (дорогим позором заплатил он за эту
преданность!). И еще одно заверение, что “полностью одобряет” всЈ
происшедшее до 1937-го года включительно.