Котлы разделяются:
при выполнении (в каждом лагере это высчитывают по своему) скажем меньше 30%
нормы — котел карцерный: 300 граммов хлеба и миска баланды в день; с 30% до
80% — штрафной: 400 граммов хлеба и две миски баланды; с 81% до 100% —
производственный: 500-600 граммов хлеба и три миски баланды; дальше идут
котлы ударные, причем разные: 700-900 хлеба и дополнительная каша, две каши,
премблюдо — какой-нибудь темный горьковатый ржаной пирожок с горохом.
И за всю эту водянистую пищу, не могущую покрыть расходов тела, —
сгорают мускулы на надрывной работе, и ударники и стахановцы уходят в землю
раньше отказчиков. Это понято старыми лагерниками и говорят так: лучше кашки
не доложь, да на работу не тревожь! Если выпадет такое счастье — остаться
на нарах по раздетости, получишь гарантированные 600. Если одели тебя по
сезону (это — знаменитое выражение!) и вывели на трассу — хоть издолбись
кувалдой в зубило, больше трехсотки на мерзлом грунте не получишь.
Но не в воле зэка остаться на нарах…
Конечно, не всюду и не всегда кормили так худо, но это — типичные
цифры: по КрасЛагу времен войны. На Воркуте в то время горняцкая пайка,
наверное самая высокая в ГУЛаге (потому что тем углем отапливалась
героическая Москва), была: за 80% под землею и за 100% наверху — кило
триста. А в ужаснейшем убийственном Акатуе в нерабочий день (“на нарах”)
давали два с половиною фунта хлеба (кило!) и 32 золотника мяса — 133
грамма! В рабочий день — три фунта хлеба и 48 золотников (200 граммов) мяса
— да не выше ли нашего фронтового армейского пайка? У них баланду и кашу
целыми ушатами арестанты относили надзирательским свиньям, размазню же из
гречневой (! — ГУЛаг никогда не видал еЈ) каши П. Якубович нашел
“невыразимо отвратительной на вкус”. — Опасность умереть от истощения
никогда не нависала и над каторжанами Достоевского. Чего уж там, если в
остроге у них (“в зоне”) ходили гуси (!!) — и арестанты не сворачивали им
голов.3 Хлеб на столах стоял у них вольный, на Рождество же отпустили им по
фунту говядины, а масла для каши — вволю. — На Сахалине рудничные и
“дорожные” арестанты в месяцы наибольшей работы получали в день: хлеба — 4
фунта (кило шестьсот!), мяса — 400 граммов, крупы — 250! И добросовестный
Чехов исследует: действительно ли достаточны эти нормы или, при плохом
качестве выпечки и варки, их не достаЈт? Да если б заглянул он в миску
нашего работяги, так тут же бы над ней и скончался!
Какая же фантазия в начале века могла представить, что “через
тридцать-сорок” лет не на Сахалине одном, а по всему Архипелагу будут рады
еще более мокрому, засоренному, закалелому, с примесями чЈрт-те-чего хлебу
— и семьсот граммов его будут завидным ударным пайком?!
Нет, больше! — что по всей Руси колхозники еще и этой арестанской
пайке позавидуют! — “у нас и еЈ ведь нет!.