(Чего только не сплавляют малолетки за зону! Всякий
раз, когда, пожалев их юность, лагерное начальство даЈт им чуть получшее
обувку или одЈжу, или какие-нибудь жалкие лепешки матрасов, отобранные от
Пятьдесят Восьмой, — в несколько дней это всЈ загоняется за махорку
вольным, а малолетки снова ходят в продранном и спят на голых нарах.)
Довольно неосторожному вольняшке зайти в зону с собакой и на миг
отвернуться — шкуру своей собаки к вечеру он может купить за зоной: собака
вмиг отманена, зарезана, ободрана и испечена.
Краше нет воровства и разбоя! — они и кормят, они и веселы. Но и
простая разминка, бескорыстная забава и беготня нужны молодому телу. Если уж
дали им молотки сколачивать снарядные ящики, — они машут ими непрестанно и
с удовольствием (даже девочки) вколачивают гвозди во что попало, в столы, в
стены, во пни. Они постоянно борются друг с другом — и не для того только,
чтоб опрокинуть хлебный ящик, они и действительно борются и бегают друг за
другом по нарам и по проходам. Нужды нет, что они бегут по ногам, по вещам,
что-то опрокинули, что-то испачкали, кого-то разбудили, кого-то сшибли —
они играют!
Так играют и всякие дети, но на обычных детей есть всЈ же родители (в
нашу эпоху — не более, чем “всЈ же”), есть какая-то управа, их можно
остановить, пронять, наказать, отправить в другое место, — в лагере это всЈ
невозможно. Пронять малолеток словами — просто нельзя, человеческая речь
вырабатывалась не для них, их уши не впускают ничего, не нужного им.
Раздраженные старики начинают одергивать их руками — малолетки забрасывают
стариков тяжелыми предметами. В чем не находят малолетки забавы! — схватить
у инвалида гимнастерку и играть в перекидашки — заставить его бегать как
ровесника. Он обиделся, ушел? — так он еЈ и не увидит! продали за зону и
прокурили! (Теперь к нему же и подойдут невинно: “Папаша, дай закурить! Да
ладно, не сердись. Чего ж ты ушел, не ловил?”).
Взрослым людям, отцам и дедам, эти буйные забавы малолеток в лагерной
тесноте может быть надсаднее и оскорбительнее, чем их разбой и голодная
жадность. Это оказывается одним из самых чувствительных унижений: пожилому
человеку быть приравненным к пацану, да если бы на равных! — нет, отданным
на произвол пацанов.
Малолетки безумышленны, они вовсе не думают оскорбить, они не
притворяются: они действительно никого за людей не считают, кроме себя и
старших воров! Они так ухватили мир! — и теперь держатся за это. Вот при
съЈме с работы они вбиваются в колонну взрослых зэков, измученных, еле
стоящих, погрузившихся в какое-то оцепенение или в воспоминания. Малолетки
расталкивают колонну не потому, что им надо стать первыми — это ничего не
даЈт, а просто так, для забавы.