Ибо — чем тебя взять?
Тебе начинает даже нравиться нести носилки с мусором (да, но не с
камнем!) и разговаривать с напарником о том, как кино влияет на литературу.
Тебе начинает нравиться присесть на опустевшее растворное корытце и закурить
около своей кирпичной кладки. И ты просто горд, если десятник, проходя мимо,
прищурится на твою вязку, посмотрит в створ со стеной и скажет:
— Это ты клал? Ровненько.
Ни на что тебе не нужна эта стена и не веришь ты, что она приблизит
счастливое будущее народа, но, жалкий оборванный раб, у этого творения своих
рук ты сам себе улыбнешься.
Дочь анархиста Галя Бенедиктова работала в санчасти медсестрой, но
видя, что это — не лечение, а только личное устройство — из упрямства ушла
на общие, взяла кувалду, лопату. И говорит, что духовно это еЈ спасло.
Доброму и сухарь на здоровье, а злому и мясное не впрок.
(Так-то оно так, но — если и сухаря нет?..)

___

И если только ты однажды отказался от этой цели — “выжить любой
ценой”, и пошел, куда идут спокойные и простые — удивительно начинает
преображать неволя твой прежний характер. Преображать в направлении, самом
для тебя неожиданном.
Казалось бы — здесь должны вырастать в человеке злобные чувства,
смятенье зажатого, беспредметная ненависть, раздражение, нервность.6 А ты и
сам не замечаешь, как, в неощутимом течении времени, неволя воспитывает в
тебе ростки чувств противоположных.
Ты был резко-нетерпелив когда-то, ты постоянно спешил, и постоянно не
хватало тебе времени. Тебе отпущено теперь его с лихвой, ты напитался им,
его месяцами и годами, позади и впереди — и благодатной успокаивающей
жидкостью разливается по твоим сосудам — терпение.
Ты подымаешься…
Ты никому ничего не прощал прежде, ты беспощадно осуждал и так же
невоздержанно превозносил — теперь всепонимающая мягкость стала основой
твоих некатегорических суждений. Ты слабым узнал себя — можешь понять чужую
слабость. И поразиться силе другого. И пожелать перенять.
Камни шуршат из-под ног. Мы подымаемся…
Бронированная выдержка облегает с годами сердце твоЈ и всю твою кожу.
Ты не спешишь с вопросами, не спешишь с ответами, твой язык утратил
эластичную способность лЈгкой вибрации. Твои глаза не вспыхнут радостью при
доброй вести и не потемнеют от горя.
Ибо надо еще проверить, так ли это будет. И еще разобраться надо —
что’ радость, а что’ горе.
Правило жизни твоЈ теперь такое: не радуйся, нашедши, не плачь,
потеряв.
Душа твоя, сухая прежде, от страдания сочает. Хотя бы не ближних,
по-христиански, но близких ты теперь научаешься любить.
Тех близких по духу, кто окружает тебя в неволе. Сколько из нас
признают: именно в неволе в первый раз мы узнали подлинную дружбу!
И еще тех близких по крови, кто окружал тебя в прежней жизни, кто любил
тебя, а ты их — тиранил.