И
пошел ломать камень! Чудовищная неестественная его честность была такова,
что ходя с бригадой овощехранилища на переработку картошки — он не воровал
еЈ там, хотя все воровали. Будучи устроен в привилегированной бригаде
мехмастерских у приборов насосной станции — покинул это место лишь потому,
что отказался стирать носки вольному холостому прорабу Трейвишу (уговаривали
бригадники: да не всЈ ли равно тебе, какую работу делать? Нет, оказывается
не всЈ равно!). Столько раз избирал он худший и тяжелый жребий только бы не
искривиться душой! — и не искривился ничуть, я этому свидетель. Больше
того: по удивительному влиянию светлого непорочного духа человека на его
тело (теперь в такое влияние совсем не верят, не понимают) — организм уже
немолодого (близ 50-ти лет) Григория Ивановича в лагере укреплялся: у него
совсем исчез прежний суставной ревматизм, а после перенесЈнного тифа он стал
особенно здоров: зимой ходил в бумажных мешках, проделывая в них дырки для
головы и рук — и не простужался!
Так не вернее ли будет сказать, что никакой лагерь не может растлить
тех, у кого есть устоявшееся ядро, а не та жалкая идеология “человек создан
для счастья”, выбиваемая первым ударом нарядчикова дрына?
Растлеваются в лагере те, кто до лагеря не обогащен был никакой
нравственностью, никаким духовным воспитанием. (Случай — вовсе не
теоретический, за наше славное пятидесятилетие таких выросло — миллионы.)
Растлеваются в лагере те, кто уже и на воле растлевался или был к тому
подготовлен. Потому что и на воле растлеваются, да отменней лагерников
иногда.
Тот конвойный офицер, который велел привязать Моисеевайте к столбу для
глумления — он не больше растлен, чем плевавшие лагерники?
И уж заодно: а все ли из бригад в неЈ плевали? Может, из бригады —
лишь по два человека? Да наверное так.
Татьяна Фалике пишет: “Наблюдения за людьми убедили меня, что не мог
человек стать подлецом в лагере, если не был им до него”.
Если человек в лагере круто подлеет, так может быть: он не подлеет, а
открывается в нЈм его внутреннее подлое, чему раньше просто не было нужды?
М. А. Войченко считает так: “В лагере бытие не определяло сознание,
наоборот, от сознания и неотвратимой веры в человеческую сущность зависело:
сделаться тебе животным или остаться человеком”.
Крутое, решительное заявление… Но не он один так думает. Художник
Ивашев-Мусатов с горячностью доказывает то же.
Да, лагерное растление было массовым. Но не только потому, что ужасны
были лагеря, а потому еще, что мы, советские люди, ступали на почву
Архипелага духовно безоружными — давно готовыми к растлению, еще на воле
тронутые им, и уши развешивали слушать от старых лагерников “как надо в
лагере жить”.
А как надо жить (и как умереть) мы обязаны знать и без всякого лагеря.