Потому что без всей
правды — не литература. Сегодня эту мерзость показывают в меру моды —
обмолвкой, вставленной фразой, довеском, оттенком — и опять получается
ложь.
Это — не задача нашей книги, но попробуем коротко перечислить те
признаки вольной жизни, которые определялись соседством Архипелага или
составляли единый с ним стиль.
(1). ПОСТОЯННЫЙ СТРАХ. Как уже видел читатель, ни 35-м, ни 37-м, ни
49-м не исчерпаешь перечня наборов на Архипелаг. Наборы шли всегда. Как не
бывает минуты, чтоб не умирали и не рождались, так не было и минуты, чтобы
не арестовывали. Иногда это подступало близко к человеку, иногда было где-то
подальше, иногда человек себя обманывал, что ему ничего не грозит, иногда он
сам выходил в палачи, и так угроза ослабевала, — но любой взрослый житель
этой страны от колхозника до члена Политбюро всегда знал, что неосторожное
слово или движение — и он безвозвратно летит в бездну.
Как на Архипелаге под каждым придурком — пропасть (и гибель) общих
работ, так и в стране под каждым жителем — пропасть (и гибель) Архипелага.
По видимости страна много больше своего Архипелага — но вся она, и все еЈ
жители как бы призрачно висят над его распяленным зевом.
Страх — не всегда страх перед арестом. Тут были ступени промежуточные:
чистка, проверка, заполнение анкеты — по распорядку или внеочередное,
увольнение с работы, лишение прописки, высылка или ссылка.1 Анкеты так
подробно и пытливо были составлены, что более половины жителей ощущали себя
виновными и постоянно мучились подступающими сроками заполнения их. Составив
однажды ложную повесть своей жизни, люди старались потом не запутаться в
ней. Но опасность могла грянуть неожиданно: сын кадыйского Власова Игорь
постоянно писал, что отец его умер. Так он поступил уже в военное училище.
Вдруг его вызвали: в три дня представить справку, что отец твой умер. Вот и
представь!
Совокупный страх приводил к верному сознанию своего ничтожества и
отсутствия всякого права. В ноябре 1938 года Наташа Аничкова узнала, что
любимый человек еЈ (незарегистрированный муж) посажен в Орле. Она поехала
туда. Огромная площадь перед тюрьмой была запружена телегами, на них — бабы
в лаптях, шушунах и с передачами, которых от них не принимали. Аничкова
сунулась в окошко в страшной тюремной стене. — Кто вы такая? — строго
спросили еЈ. Выслушали. — Так вот, товарищ москвичка, даю вам один совет:
уезжайте сегодня, потому что ночью за вами придут! — Иностранцу здесь всЈ
непонятно: почему вместо делового ответа на вопрос чекист дал непрошенный
совет? какое право он имел от свободной гражданки требовать немедленного
выезда? И кто это придЈт и зачем? — Но какой советский гражданин солжет,
что ему непонятно или что случай неправдоподобный? После такого совета
спасЈшься остаться в чужом городе!
Верно замечает Н.