Здесь хоронили в войну никак не меньше, чем на
фронте, только не воспето поэтами. Л. А. Комогор в “слабосильной команде”
всю зиму 1941-42 года был на этой лЈгкой работе: упаковывал в гробовые
обрешетки из четырЈх досок по двое голых мертвецов валетами и по 30 ящиков
ежедЈн. (Очевидно, лагерь был близкий, поэтому надо было упаковывать.)
Прошли первые месяцы войны — и страна приспособилась к военному ладу
жизни; кто надо — ушел на фронт, кто надо — тянулся в тылу, кто надо —
руководил и утирался после выпивки. Так и в лагерях. Оказалось, что напрасны
были страхи, что всЈ — устойчиво, что как заведена эта пружина в 37-м, так
и дальше давит без отказу. Кто поначалу заискивал перед зэками — теперь
лютел, и не было ему меры и остановки. Оказалось, что формы лагерной жизни
однажды определены правильно и будут такими довеку.
Семь лагерных эпох будут спорить перед вами, какая из них была хуже для
человека — склоните ухо к военной. Говорят и так: кто в войну не сидел —
тот и лагеря не отведал.
Вот зимою с 41-го на 42-й лагпункт Вятлага: только в бараках ИТР и
мехмастерских теплится какая-то жизнь, остальные — замерзающее кладбище (а
занят Вятлаг заготовкою именно дров — для Пермской ж-д).
Вот что такое лагеря военных лет: больше работы — меньше еды — меньше
топлива — хуже одежда — свирепей закон — строже кара — но и это еще не
всЈ. Внешний протест и всегда был отнят у зэков — война отнимала еще и
внутренний. Любой проходимец в погонах, скрывающийся от фронта, тряс пальцем
и поучал: “А на фронте как умирают?.. А на воле как работают? А в Ленинграде
сколько получали?..” И даже внутренне нечего им было возразить. Да, на
фронте умирали, лежа и в снегу. Да, на воле тянулись из жил и голодали. (И
вольный трудфронт, куда из деревень забирали незамужних девок, где были
лесоповал, семисотка, а на приварок — посудные ополоски, стоил любого
лагеря.) Да, в ленинградскую блокаду давали еще меньше лагерного карцерного
пайка. Во время войны вся раковая опухоль Архипелага оказалась (или выдавала
себя) как бы важным нужным органом русского тела — она как бы тоже работала
на войну! от неЈ тоже зависела победа! — и всЈ это ложным оправдывающим
светом падало на нитки колючей проволоки, на гражданина начальника,
трясущего пальцем, — и, умирая еЈ гниющей клеточкой, ты даже лишен был
предсмертного удовольствия еЈ проклясть.
Для Пятьдесят Восьмой лагеря военного времени были особенно тяжелы
накручиванием вторых сроков, это висело хуже всякого топора.
Оперуполномоченные, спасая самих себя от фронта, открывали в устроенных
захолустьях, на лесных подкомандировках, заговоры с участием мировой
буржуазии, планы вооруженных восстаний и массовых побегов. Такие тузы
ГУЛага, как Я. М.