Служебным закрытым тиражом изданные, никем в руках не держанные,
еще ли сохранились они в гулаговских сейфах или все сожжены как
вредительские — никто не знал. Ни цитаты из них не было вывешено в
культурно-воспитательных уголках, ни цыфирки не оглашено с деревянных
помостов — сколько там часов рабочий день? сколько выходных в месяц? есть
ли оплата труда? полагается ли что за увечья? — да и свои ж бы ребята на
смех бы подняли, если вопрос задашь.
Кто эти гуманные письмена знал и читал, так это наши дипломаты. Они-то
небось, на конференциях этой книжечкой потрясывали. Так еще бы! Я вот сейчас
только цитатки добыл — и то слЈзы текут:
— в “Руководящих Началах” 1919-го: раз наказание не есть возмездие, то
не должно быть никаких элементов мучительства;
— в 1920-м году: запретить называть заключЈнных на “ты”. (А, простите,
неудобно выразиться, а… “в рот” — можно?);
— исправТрудКодекс 1924-го года, статья 49 — “режим должен быть лишен
признаков мучительства, отнюдь не допуская: наручников, карцера (!),
строго-одиночного заключения, лишения пищи, свиданий через решетку”.
Ну, и хватит. А более поздних указаний нет: для дипломатов и этого
довольно, ГУЛагу и того не нужно.
Еще в уголовном кодексе 1926 года была статья 9-я, случайно я еЈ знал и
вызубрил:
“Меры социальной защиты не могут иметь целью причинения физического
страдания или унижения человеческого достоинства и не ставят себе задачи
возмездия и кары.”
Вот где голубизна! Любя оттянуть начальство на законных основаниях, я
частенько тараторил им эту статью — и все охранители только глаза таращили
от удивления и негодования. Были уже служаки по двадцать лет, к пенсии
готовились — никогда никакой Девятой статьи не слышали, да впрочем и
кодекса в руках не держали.
О, “умная дальновидная человеческая администрация сверху донизу”! как
написал в “Life” верховный судья штата Нью-Йорк Лейбовиц, посетивший ГУЛаг.
“Отбывая свой срок наказаний, заключЈнный сохраняет чувство собственного
достоинства” — вот как понял он и увидел.