Зэк молоком и губ никогда не мажет, а яиц куриных
и глазами не видит десятилетиями, пожалуй и не узнает, увидя.
Уже семь столетий зная азиатское рабство, Россия по большей части не
знала голода. “На Руси никто с голоду не умирывал” — говорит пословица. А
пословицу сбрЈху не составят. Крепостные были рабы, но были сыты.5 Архипелаг
же десятилетиями жил в пригнЈте жестокого голода, между зэками шла грызня за
селЈдочный хвост из мусорного ящика. Уж на Рождество-то и Пасху самый худой
крепостной мужичишка разговлялся салом. Но самый первый работник в лагере
может сало получить только из посылки.
Крепостные жили семьями. Продажа или обмен крепостного отдельно от
семьи были всеми признанным оглашаемым варварством, над ним негодовала
публичная русская литература. Сотни, пусть тысячи (уж вряд ли) крепостных
были отрываемы от своих семей. Но не миллионы. Зэк разлучен с семьей с
первого дня ареста и в половине случаев — навсегда. Если же сын арестован с
отцом (как мы слышали от Витковского) или жена вместе с мужем, — то пуще
всего блюли не допустить их встречу на одном лагпункте; если случайно
встретились они — разъединить как можно быстрей. Также и всякого зэка и
зэчку, сошедшихся в лагере для короткой или подлинной любви — спешили
наказать карцером, разорвать и разослать. И даже самые сантиментальные
пишущие дамы — Шагинян или Тэсс — ни беззвучной слезки о том не пророняли
в платочек. (Ну, да ведь они не знали. Или думали — так нужно.)
И самый перегон крепостных с места на место не производился в угаре
торопливости: им давали уложить свой скарб, собрать свою движимость и
переехать спокойно за пятнадцать или сорок вЈрст. Но как шквал настигает
зэка этап: двадцать, десять минут лишь на то, чтоб отдать имущество лагерю,
и уже опрокинута вся жизнь его вверх дном, и он едет куда-то на край света,
может быть — навеки. — На жизнь одного крепостного редко выпадало больше
одного переезда, а чаще сидели на местах. Туземца же Архипелага, не знавшего
этапов, невозможно указать. А многие переезжали по пять, по семь, по
одиннадцать раз.
Крепостным удавалось вырываться на оброк, они уходили далеко с глаз
проклятого барина, торговали, богатели, жили под вид вольных. Но даже
бесконвойные зэки живут в той же зоне и с утра тянутся на то же
производство, куда гонят и колонну остальных.
Дворовые были большей частью развращенные паразиты (“дворня — хамово
отродье”), жили за счЈт барщинных, но хоть сами не управляли ими. Вдвое
тошнее зэку от того, что развращенные придурки еще им же управляют и
помыкают.
Да вообще всЈ положение крепостных облегчалось тем, что помещик
вынужденно их щадил: они стоили денег, своей работой приносили ему
богатство. Лагерный начальник не щадит заключЈнных: он их не покупал, детям
в наследство не передаЈт, а умрут одни — пришлют других.