Прокопенко стал их умолять.
Он распорол кепку, вынул оттуда фотографию жены с детьми, надеясь их
расстрогать. “Братцы! Братцы! Вместе же за свободой пошли! Я вас выведу!
Скоро должен быть колодец! Обязательно будет вода! Потерпите! Пощадите!”
Но они закололи его, надеясь напиться кровью. Перерезали ему вены — а
кровь не пошла, свернулась тут же!..
Тоже кадр. Двое в степи над третьим. Кровь не пошла…
Поглядывая друг на друга волками, потому что теперь кто-то должен был
лечь из них, они пошли дальше — туда, куда показывал им “батя” и через два
часа нашли там колодец!..
А на другой день их заметили с самолЈта и взяли.
На допросе они это показали, стало известно в лагере — и там решено
было запороть их обоих за Прокопенко. Но их держали в отдельной камере и
судить увезли в другое место.

Хоть верь, что зависит от звЈзд, под какими начался побег. Какой бывает
тщательный далекий расчЈт — но вот в роковую минуту погасает свет на зоне,
и срывается взять грузовик. А другой побег начат порывом, но обстоятельства
складываются как подогнанные.
Летом 1948 года всЈ в том же Джезказганском 1-м Отделении (тогда это
еще не был Особлаг) как-то утром отряжен был самосвал — нагрузиться на
дальнем песчаном карьере и песок этот отвезти растворному узлу. Песчаный
карьер не был объект — то есть, он не охранялся, и пришлось в самосвале
везти и грузчиков — троих большесрочников с десяткой и четвертными. Конвой
был — ефрейтор и два солдата, шофЈр — бесконвойный бытовик. Случай! Но
Случай надо и уметь поймать так же мгновенно, как он приходит. Они должны
были решиться — и договориться — и всЈ на глазах и на слуху конвоиров,
стоявших рядом, когда они грузили песок. Биографии у всех троих были
одинаковы, как тогда у миллионов: сперва фронт, потом немецкие лагеря,
побеги из них, ловля, штрафные концлагеря, освобождение в конце войны и в
благодарность за всЈ — тюрьма от своих. И почему ж теперь не бежать по
своей стране, если не боялись по Германии? Нагрузили. Ефрейтор сел в кабину.
Два солдата-автоматчика сели в переднюю часть кузова, спинами к кабине и
автоматы уставя на зэков, сидевших на песке в задней части кузова. Едва
выехали с карьера, они по знаку одновременно бросили в глаза конвоирам песок
и бросились сами на них. Автоматы отняли и через окно кабины прикладом
оглушили ефрейтора. Машина стала, шофЈр был еле жив от страха. Ему сказали:
“Не бойсь, не тронем, ты же не пЈс! Разгружайся!” Заработал мотор — и
песок, драгоценный, дороже золотого, тот, который принЈс им свободу —
ссыпался на землю.
И здесь, как почти во всех побегах, — пусть история этого не забудет!
— рабы оказались великодушнее охраны: они не убили их, не избили, они
велели им только раздеться, разуться и босиком в нижнем белье отпустили.