Между двумя арестами — вот что такое было освобождение все сорок
дохрущЈвских лет.
Между двумя островами брошенный спасательный круг — побарахтайся от
зоны до зоны!..
От звонка до звонка — вот что такое срок. От зоны до зоны — вот что
такое освобождение.
Твой оливково-мутный паспорт, которому так призывал з а в и д о в а т ь
поэт — он изгажен чЈрною тушью 39-й паспортной статьи. По ней ни в одном
городке не прописывают, ни на одну хорошую работу не принимают. В лагере
зато пайку давали, а здесь — нет.
И вместе с тем — обманчивая свобода передвижения…
Не освобожденные, нет — лишЈнные ссылки, вот как должны называться
несчастные эти люди. ЛишЈнные благодетельной фатальной ссылки, они не могут
заставить себя поехать в красноярскую тайгу, или в казахскую пустыню, где
живЈт вокруг много своих, бывших! Нет, они едут в гущу замордованной воли,
там все отшатываются от них, и там они становятся мечеными кандидатами на
новую посадку.
Наталья Ивановна Столярова освободилась из Карлага 27 апреля 45 года.
Уехать сразу нельзя — надо паспорт получать, хлебной карточки — нет, жилья
— нет, работу предлагают — дрова заготовлять. Проев несколько рублей,
собранных лагерными друзьями, Столярова вернулась к зоне, соврала охране,
что идЈт за вещами (порядки у них были патриархальные), и — в свой барак!
То-то радость! Подруги окружили, принесли с кухни баланды (ох, вкусная!),
смеются, слушают о бесприютности на воле: нет уж, у нас спокойнее. Поверка.
Одна лишняя!.. Дежурный пристыдил, но разрешил до утра 1 мая переночевать в
зоне, а с утра — чтобы то’пала!
Столярова в лагере трудилась — не разгибалась (она молоденькой
приехала из Парижа в Союз, посажена была вскоре, и вот хотелось ей скорей на
волю, рассмотреть Родину!). “За хорошую работу” была она освобождена
льготно: без точного направления в какую-либо местность. Те, кто имели
точное назначение, как-то всЈ-таки устраивались: не могла их милиция никуда
прогнать. Но Столярова со своей справкой о “чистом” освобождении стала
гонимой собакой. Милиция не давала прописки нигде. В хорошо знакомых
московских семьях поили чаем, но никто не предлагал остаться ночевать. И
ночевала она на вокзалах. (И не в том одном беда, что милиция ночью ходит и
будит, чтоб не спали, да перед рассветом всех гонят на улицу, чтобы
подмести, — а кто’ из освобождавшихся зэков, чья дорога лежала через
крупный вокзал, не помнит своего замирающего сердца при подходе каждого
милиционера — как строго он смотрит! Он, конечно, чует в тебе бывшего зэка!
Сейчас спросит: “Ваш документ!” ЗаберЈт твою справку об освобождении — и
всЈ, и ты опять зэк. У нас ведь права нет, закона нет, да и человека нет —
есть документ! Вот заберЈт сейчас справку — и всЈ.