В этом остойчивость нашей личности, наших
генов. Вероятно, иначе человек тоже не был бы человеком. Тот же Тарас
Шевченко, чьи растерянные строки уже были приведены5, через 10 лет пишет
обрадованно: “ни одна черта в моЈм внутреннем о5бразе не изменилась. От всей
души благодарю моего всемогущего Создателя, что Он не допустил ужасному
опыту коснуться железными когтями моих убеждений”.
Но как это — забывают? Где б научиться?..
“Нет! — пишет М. И. Калинина, — ничто не забывается и ничто в жизни
не устраивается. И сама я не рада, что я такая. И на работе можно быть на
хорошем счету, и в быту бы всЈ гладко, — но в сердце точит и точит что-то,
и бесконечная усталость. Я надеюсь, вы не напишете о людях, которые
освободились, что они всЈ забыли и счастливы?”
Раиса Лазутина: “Не надо вспоминать плохого? А если нечего вспомнить
хорошего?..”
Тамара Прыткова: “сидела я двенадцать лет, но с тех пор уже на воле
одиннадцать (!), а никак не пойму — для чего жить? И где справедливость?”
Два века Европа толкует о равенстве — а мы все разные до чего ж! Какие
разные борозды на наших душах от жизни! — одиннадцать лет ничего не забыть
— и всЈ забыть на другой день…
Иван Добряк: “ВсЈ осталось позади, да не всЈ. Реабилитирован, а покою
нет. Редкая неделя, чтобы сон прошЈл спокойно, а то всЈ зона снится.
Вскакиваешь в слезах или будят тебя в испуге”.
Ансу Бернштейну и через 11 лет снятся только лагерные сны. Я тоже лет
пять видел себя во сне только заключЈнным, никогда — вольным. Л. Копелев
через 14 лет после освобождения заболел — и сразу же бредит тюрьмой. А уж
“каюту” и “палату” никак наш язык не проговорит, всегда — “камера”.
Шавирин: “На овчарок и до сих пор не могу смотреть спокойно”.
ЧульпенЈв идЈт по лесу; но уже не может просто дышать, наслаждаться:
“смотрю — сосны хорошие: сучков мало, порубочных остатков почти не сжигать,
это чистые кубики пойдут…”
Как забыть, если ты поселяешься в деревне Мильцево, а там едва ли не
половина жителей прошла через лагеря, правда за воровство больше. Ты
приходишь на рязанский вокзал и видишь три выломанных прута в ограде. Их
никто никогда не заделывает, как будто так и надо. Потому что именно против
этого места останавливаются Столыпины — и сегодня, и сегодня они
останавливаются! — а к пролому подгоняют задом воронок, и зэков перегоняют
в эту дырку (так удобней, чтобы зэков не вести через людный перрон). —
Выписывают тебе путЈвку на лекцию (1957) из всесоюзного общества по
распространению невежества, и путЈвка оказывается в ИТК-2 — женскую колонию
при тюрьме. И ты идЈшь на вахту, и в волчок выглядывает знакомая фуражка.
Вот с гражданином воспитателем ты проходишь по двору тюрьмы, и понурые дурно
одетые женщины все первые здороваются с вами заискивающе.