.. Киевский
революционный комитет, сидевший в полном составе в киевской тюрьме,
руководил в городе забастовкой и выпускал воззвания.”18
Мне недоступно сейчас собрать данные, как охранялись главнейшие места
царской каторги, — но о таких отчаянных побегах, с шансами один против ста
тысяч, какие бывали с каторги нашей, я оттуда не наслышан. Очевидно, не было
надобности каторжанам рисковать: им не грозила преждевременная смерть от
истощения на тяжелой работе, им не грозило незаслуженное наращение срока;
вторую половину срока они должны были отбывать в ссылке, и откладывали побег
на то время.
Со ссылки же царской не бежал, кажется, только ленивый. Очевидно, редки
были отметки в полиции, слаб надзор, никаких опер-постов по дороге; не было
и ежедневной почти полицейской привязанности к месту работы; были деньги
(или их могли прислать), места ссылки не были очень удалены от больших рек и
дорог; опять-таки ничто не грозило тем, кто помогал беглецу, да и самому
беглецу не грозил ни застрел при поимке, ни избиение, ни двадцать лет
каторжных работ, как у нас. Пойманного обычно водворяли на прежнее место с
прежним сроком. Только и всего. Игра беспроигрышная. Отъезд Фастенко за
границу (ч. 1, гл. 5) типичен для этих предприятий. Но еще может быть
типичнее — побег из Туруханского края анархиста А. П. Уланского. Во время
побега ему достаточно было в Киеве зайти в студенческую читальню и спросить
“Что такое прогресс” Михайловского — как студенты его накормили, дали
ночлег и денег на билет. А заграницу он бежал так: просто пошЈл по трапу
иностранного парохода — ведь там патруль МВД не стоял! — и пригрелся у
кочегарки. Но еще чудней: во время войны 14 года, он добровольно вернулся в
Россию и в Туруханскую ссылку! Иностранный шпион? Расстрелять? Говори,
гадина, кто тебя завербовал? Нет. Приговор мирового судьи: за трЈхлетнее
заграничное отсутствие — или 3 рубля штрафу или 1 день ареста! Три рубля
были большие деньги, и Улановский предпочЈл 1 день ареста.
Начиная с соловецких побегов в утлой лодочке через море или в трюме с
брЈвнами и кончая жертвенными, безумными, безнадЈжными рывками из
позднесталинских лагерей (им посвящаются дальше несколько глав), — наши
побеги были затеями великанов, но великанов обречЈнных. Столько смелости,
столько выдумки, столько воли никогда не тратилось на побеги дореволюционных
лет, — но те побеги легко удавались, а наши почти никогда.
— Потому что ваши побеги были по своей классовой сущности
реакционны!..
Неужели реакционен порыв человека перестать быть рабом и животным?..
Потому не удавались, что успех побега на поздних стадиях зависит от
того, как настроено население. А наше население боялось помогать или даже
продавало беглецов — корыстно или идейно.