1 Ведь какой меркой мерить! Пишут вот о Василии Курочкине, что 9 лет
его жизни, после закрытия журнала “Искра” были для него “годами подлинной
агонии”: он остался БЕЗ СВОЕГО ОРГАНА ПЕЧАТИ! А мы, о СВОіМ органе печати и
мечтать не смеющие, до дикости не понимаем: комната у него была, тишина,
стол, чернила, бумага, и шмонов не было, и написанного никто не отбирал —
почему, собственно, агония?

2 Случай такого “творчества” описывает Дьяков: Дмитриевский и
Четвериков излагают начальству сюжет задуманного романа и получают
одобрение. Опер следит, чтоб не посылали на о б щ и е! Потом их т а й к о м
выводят из зоны (“чтоб бендеровцы не растерзали”), там они продолжают. Тоже
поэзия под плитой. Да где ж этот роман?

3 “Пир победителей”.

4 Преследование их в хрущЈвские времена лишь в сроках послабело, но не
в сути. (см. часть VII)

5 А впрочем — скоро умрЈт как простой смертный от простого разрыва
сердца.

6 С тех пор прошло много лет. Раппопорт свой трактат забросил, и я
пользуюсь его разрешением.

7 А что’ не опасно читать в Особлаге? Александр Стотик, экономист в
Джезказганском отделении, тайком по вечерам читал адаптированного “Овода”.
ВсЈ же был на него донос. На обыск пришЈл сам начальник отделения и свора
офицеров: “Американцев ждЈшь?” Заставил его читать по-английски вслух.
“Сколько сроку осталось?” — “Два года.” — “Будет двадцать!” Да еще и стихи
нашли: “Любовью интересуешься?.. Создайте ему такие условия, чтобы у него не
только английский, но и русский из головы вылетел!” (Рабы-придурки еще
шипели на Стоика: “И нас подводишь! Еще и нас разгонят!”)

8 Когда же после смерти Сталина Янош был реабилитирован, то, говорят,
щекотало его любопытство попросить копию приговора на венгерском, чтоб
узнать, з а ч т о ж он 9 лет сидел? Но побоялся: “еще подумают — а зачем
это мне? А мне и действительно это уже не очень нужно…” Он понял н а ш
дух: а зачем бы в самом деле ему теперь знать?..

9 Пусть разъяснят мне: это поведение в какую укладывается идеологию?
(Сравните коммунистическую санчасть у Дьякова: “Что, зубки заболели,
бендеровская твоя харя?”)

10 От иностранцев я слышал не раз, что Лермонтов им дороже всех русских
поэтов. Все-таки Пушкин, говорили они, мог написать “Клеветникам России”. А
Лермонтов не сослужил самодержавию ни на пятнышко.

11 Всех венгров отпустили домой после смерти Сталина, и Янош избежал
судьбы Мцыри, к которой вполне уже был готов.
* Прошло двенадцать лет, среди них — и 1956-й. Янош — бухгалтер в
маленьком городочке Надьканижа, где никто не знает русского и не читает
русских книг. И что же пишет он мне теперь?
* “Уже после всех событий я искренне твержу, что не отдал бы назад
прошлое моЈ.