В те самые весенние месяцы 69 года он её
дописывал, когда я не дозвался его читать “Архипелаг”.
Бедняге, ему искренне казалось, что он важное новое слово
говорит, прорывает пелену всеми недодуманного, приносит
освобождение мысли не одному себе, но миллионам жаждущих
читателей (уже давно шагнувших на километры вперед!..). С
большой любовью и надеждой он правил эту поэму уже в
вёрстке, отвергнутой цензурой, и летом 69-го снова собирался
подавать её куда-то наверх. (Судьба главного редактора! В
своём журнале свою любимую поэму напечатать не имел права!)
В июле подарил вёрстку мне и очень просил написать, как она
мне. Я прочёл – и руки опустились, замкнулись уста: что я
ему напишу? что скажу? Ну да, снова Сталин (как будто дело в
нём, ягнёнке!) и “сын за отца не отвечает”, а потом “и
званье сын врага народа”, “И всё, казалось, не хватало
Стране клеймёных сыновей”; и – впервые за 30 лет! – о своём
родном отце и о сыновней верности ему – ну! ну! ещё! ещё! –
нет, не хватило напора, тут же и отвалился: что, ссылаемый в
теплушке с кулаками, отец автора

“Держался гордо, отчуждённо,
От тех, чью долю разделял…
…Среди врагов советской власти
Один, что славил эту власть”.

И получилась личная семейная реабилитация, а 15
миллионов сгиньте в тундру и тайгу? Со Сталиным Твардовский
теперь уже не примирялся, но:

“Всегда, казалось, рядом был…
Тот, кто оваций не любил…
Чей образ вечным и живым…
Кого учителем своим
Именовал О_т_е_ц смиренно…”

Как же и чем я мог на эту поэму отозваться? Для
1969-го года, Александр Трифонович, – мало! слабо! робко!
Вообще, у Твардовского и возглавленной им редколлегии
увеличенное было представление о том, насколько они – пульс
передовой мысли, насколько они ведут и возглавляют
общественную жизнь даже всей страны. (Что они знали хотя б о
националистах Украины и Прибалтики? о церковных вопросах? о
сектантах?..) В редакции все они друг друга так восполняли и
убеждали, по нескольку человек по нескольку часов просиживая
в комнате, что казалось им они, члены редакционной коллегии,
и есть движущий духовный центр, самозамкнутый во владении
истиной, авторы – воспитуемые, от авторов не получишь
светового толчка.
Зимой 68/69-го, снова в солотчинской тёмной избе, я
несколько месяцев мялся, робел приступать к “Р-17”, очень уж
высок казался прыжок, да и холодно было, не раскутаешься, не
разложишься, – так часами по лесу гулял и на проходке читал
“Новый мир”, прочёл досконально целую сплотку, более
двадцати номеров подряд, пропущенных из за моей густой
работы, – и сложилось у меня цельное впечатление о журнале.
Конечно, более приятного и разумного чтения в СССР не было.