[* “Дневник писателя”, 1876 г., июль-август, гл.
четвёртая, IV.]

7) Деревня – оплот отечественных традиций. (Опоздано.
Сейчас, увы, уже – не оплот, ибо деревню убили. Но было –
так. Разве – царский Санкт-Петербург? Или Москва
пятилеток?)
8) Ещё и купечество ярко проявляло в себе русский
национальный дух. (Да, не меньше крестьянства. А сгусток
национальной энергии – наибольший.)
9) Народная речь – питание поэзии. (На том стою и я.)
10) У нас выросло просвещённое мещанство. (Да! – и что
ужасный класс – необъятный, некачественный образованный
слой, образованщина, присвоившая себе звание интеллигенции –
подлинной творческой элиты, очень малочисленной, насквозь
индивидуальной. И в той же образованщине – весь
партаппарат.)
11) Молодого человека нашей страны облепляют:
выхолощенный язык, опустошающий мысль и чувство;
телевизионная суета; беготня кинофильмов. (И – спорт. И
– партпрос.)
Одним словом в 20е-30е годы авторов таких статей сейчас
же бы сунули в ГПУ да вскоре и расстреляли. Года до 33-го за
дуновение русского (сиречь тогда “белогвардейского”, а
ругательно на мужиков – “русопятского”) чувства казнили,
травили, ссылали (вспомним хотя бы доносительские статьи О.
Бескина против Клюева и Клычкова). Исподволь чувство это
разрешали, но – красно-перемазанным, в пеленах кумача и с
непременным тавром жгучего атеизма. Однако уцелевших
подросших крестьянских (и купеческих? а то и священских?)
детей, испоганенных, пролгавшихся и продавшихся за красные
книжечки, – иногда, как тоска об утерянном рае, посещало
всё-таки неуничтоженное истинное национальное чувство. Кого-
то из них оно и подвинуло эти статьи составить, провести
через редакцию и цензуру, напечатать.
И понятно, что в тех же месяцах официальная советская
пресса, начиная с “Коммуниста”, лупанула “М. Гвардию” за эти
статьи. “Порицание было единодушным”, как пишет Дементьев, и
“казалось, что дальнейший разговор не имеет смысла”. Но
компатриоты из “М. Гвардии” ещё и после разгрома чалмаевских
статей пытались вытягивать противоестественное соединение
“русскости” и “коммунистичности”, эту помесь дворняжки со
свиньёй, столько же стоящую, сколько “диалог” между
коммунистами и христианами до того дня, пока коммунисты не
пришли к власти.
Но обо всём том, может быть, не узналось бы и не
упомнилось, и мои б очерки были на несколько густых страниц
полегче, если бы редакции “Н. Мира” не взбрела несчастная
идея – влиться в общее “ату”, да ещё поруча статью писать
засохшему Дементьеву.
Если вспомнить десятилетия советской литературы, поток
ортодоксально-помойной критики разных напостовцев,
литфронтовцев, рапповцев, ЛитЭнциклопедии 1929-33 года, а
потом официальщины СП, – право же, статьи Чалмаева никак не
покажутся худшим образцом.