(Про себя: мне б только слух успеть пустить, мне б
“Изложение” скорей пустить, а тогда посмотрим, как вы будете
заседать. Уверен я всё-таки был, что без меня нельзя
исключать, – а можно! всё у нас можно!)
– Слушайте, – цепляется Таурин за рукав, – никто
исключать вас не хочет! Вы только напишите вот эту
бумажечку, единственное, что от вас требуют, вот эту
бумажечку, что вы возмущены, что на Западе там…
Может быть, и правда, они рассчитывали? подарок к
октябрьской годовщине?.. А без этого, ведь, совсем никакого
смысла не было в исключении, только месть одна. Пока они
меня не исключали, положение, казалось, в их пользу: стоит
шеститысячная глыба, из сожаления не давит меня, а захочет –
раздавит. А вот как исключат, да я цел – тогда что?
Ещё в коридоре ловил меня Маркин, громко просил прощения
(это – по хорошему Достоевскому, ещё несколько раз он будет
каяться, плакаться, на колени становиться, и опять
отрекаться, ему и правда тяжко, он душой и правда за меня,
да грешное тело не пускает), – я скорей, скорей, и на
переговорную. В Рязани я – в капкане, в Рязани меня додушить
не трудно, надо, чтобы вырвалась, вырвалась весть по Москве
– и в этом только спасение. У нас в Рязани завели
единственный междугородний автомат, и если он сейчас не
испорчен… нет… и очереди нет… Набираю номер. Никого.
Набираю другой. Не подходят. Куда же звонить? В “Новый мир”!
– ещё нет пяти вечера, ещё не разошлись. Так и сделал.
(Потом возникнет рабское истолкование: “За то и разогнали
“Новый мир”.)
Тогда, уже спокойный, воротился домой, сел записывать
“Изложение”. В 6 утра проснулся, включил по обычаю “Голос
Америки”, безо всякой задней мысли, и, как укололо:
“По частным сведениям из Москвы, вчера в Рязани, в своём
родном городе, исключён из писательской организации
Александр Солженицын!”
Я – подскочил! Ну, век информации! Чтобы так моментально
– нет, не ожидал!!
Четыре раза в кратких известиях передали, четыре раза в
подробных. Хор-рошо! Вышел в сквер заряжаться, когда нет ещё
никого на улице, смотрю: заметённый снегом, стоит грузовик с
кузовной надстройкой уже на другой слежке мною однажды
замеченный, а в тёмной кабине сидят двое. Прошел мимо их
кабины близко, оглядел; они без радио, не знают, что уже
упустили.
Однако и тревожно: не схватят ли меня? Чуть отъедешь от
Москвы – глухой колодец, а не страна, загородить
единственный продух ничего не стоит.
С предосторожностями отправил один экземпляр
“Изложения”, спасти. [11]
Рассвело, раздёрнул занавеси – и с уличного щита мой
затаённый Персонаж бойко, бодро глянул на меня из-под
кепочки. Да, не писалось мне больше о нём, и в том была
главная боль – от т_а_к_и_х оторвали страниц! (С тех пор
полтора года прошло – а всё не вернусь.