Он же не только доступа не имеет
на те собрания и инструктажи – для ответа, но долгое время
не знает даже, где и что о нём говорили, лишь застаёт себя
охваченным стеною глухой клеветы.
Ещё были только начатки этой клеветы, ещё и форма не
прорисовалась, но уже объявили, что я изменил родине, был в
плену, был полицаем. Подавать в суд? Но клеветников слишком
много, и они занимают официальные посты.
Демичев смотрел строго-сочувственно, сочувственно-
осуждающим глазом (второй – не совсем в порядке).
Сам направляя разговор, я затеял отвечать на газетную
критику “Матрёниного двора”. Что за глупый журналистский
упрёк: почему я не поехал за 20 километров показать
передовой колхоз*? – ведь я не журналист, а учитель, и
работаю там, куда меня назначили. И потом, чем мрачна моя
колхозная картина, если “Известия”, разнося меня, сами
подтвердили, что не одна матрёнина деревня, но и весь куст
колхозов, и не в 1953, но через 10 лет, ещё не собирает
столько хлеба, сколько сам же сеет в землю?! Хорошенькое
сельское хозяйстно – устройство по сгноению зерна! А тип
женщины, бескорыстной, бесплатно работающей хоть на колхоз,
хоть на соседей? – разве не хотим мы видеть бескорыстными
всех?

[* Критики просто не заметили, я упомянул “соседнего
председателя”, который поднял колхоз на лесной спекуляции, –
намёк на того самого Горшкова, которого мне критик и
ставил в пример.]

Он всё молчал, и я задал вопрос, который не полагается
задавать снизу вверх:
– Вы – согласны со мной? Или хотите возразить?
Призыв был слишком неожиданным, мнение ещё не избрано
(да и не могло быть избрано единолично им!), аргументы мои
никак не подходили под установленную у них систему фраз, и
он закинул вопрос далеко в сторону:
– Всегда ли вы понимаете, чтО пишете и для чего?
Тихо!.. Я-то, конечно, всегда понимаю, для этого я
достаточно испорчен русской литературной традицией. Но
объявлять об этом рано. Осторожными шагами я иду по
скользкому:
– Смотря в каких вещах. “Для пользы дела” – да:
утвердить ценность веры у молодёжи; напомнить, что коммунизм
надо строить в людях прежде, чем в камнях. “Кречетовка” – с
заведомой целью показать, что не какое-то ограниченное число
закоренелых злодеев совершали злодейства, но их могут
совершить самые чистые и лучшие люди, и надо бороться со
злом в себе. (Впрочем, Демичев сказал позже, что ни “Пользы
дела”, ни “Кречетовки” не читал и не подготовлен к разговору
со мной.) А в “Матрёне” и “Денисовиче” я… просто шёл за
героями. Никакой цели себе не ставил.
(Это место окажется для него ключевым в разговоре. В
нескольких публичных выступлениях он будет рассказывать
одними и теми же словами, как он припёр меня к стенке
вопросом – з_а_ч_е_м я пишу, и я не нашёлся ничего сказать,
кроме как повторить устаревший и уже не годный для
соцреализма довод – “иду за героями”.