– Они не получили второго Пастернака! – провожал меня
секретарь по агитации.
Нет, среднему инженеру или математику XX века никогда не
привыкнуть к тем черепашьим скоростям, с которыми Старая
Площадь оборачивается получать информацию в собственном
аппарате! Только 9 месяцев прошло, как “Крохотки” напечатаны
в “Гранях” – откуда ж Демичеву знать?.. Поликарпов узнал
только месяц назад, показывал Твардовскому и спрашивал – мои
ли. Твардовский ответил, что он уверен: большинство – не
мои.
Ведь Твардовский же не видел всех – вот и у_в_е_р_е_н,
что не мои! И так уверен, что посылая меня к Демичеву, даже
не вспомнил о том разговоре, не предупредил – а я ведь
сказал бы, что все мои! Тут номенклатурная логика:
подчинённому (мне) не надо знать всего, что знает
начальник (он). И подчиненный (я) не мог же написать такого,
о чём не поставлен в известность начальник (он).
Но вдруг случайно узнал А. Т., что журнал “Семья и
школа” собирается часть из этой серии напечатать на родине.
Он пришёл почти в смятение: ведь он поручился перед
начальством, что “Крохотки” – не мои! К тому ж его язвила
ревность: ведь никто другой (и ни сам я!) не имел прав на
опубликование моих произведений, а только “Н. Мир”. А
“Крохотки” он три года назад определил как “заготовки” – о
каком же печатании речь? И наконец, раз произошло такое
ужасное несчастье, что они напечатаны на Западе, значит на
родине они не будут напечатаны н_и_к_о_г_д_а! (Это понимание
зарубежных изданий как безнадёжной потери вещи и унижения
для автора сохранялось у Твардовского все годы, что я знал
его. С такой же брезгливостью он относился и к Самиздату.
Признавал он только то открытое казённое печатание, которое
авторам его журнала было закрыто как никому.)
И стал он меня немедленно вызывать. Наверно, и в других
издательствах так, но я по “Н. Миру” знаю и не перестаю
удивляться: что-то не так автор сделал – и вызывается в свою
редакцию! Автор рассматривается, видимо, как состоящий на
государственной службе в своём журнале и, как на всякой
другой службе, может быть своим начальником востребован.
Однако, в том августе не помогли Твардовскому меня
разыскать, и он уехал в Новосибирск (где, кстати, на
читательской конференции уже подали записку: “Правда ли, что
Солженицын служил в гестапо?”)
Я могу только наощупь судить, какой поворот готовился в
нашей стране в авгусге-сентябре 1965 года. Когда-нибудь
доживём же мы до публичной истории, и расскажут нам точно,
как это было. Но близко к уверенности можно сказать, что
готовился крутой возврат к сталинизму во главе с “железным
Шуриком” Шелепиным. Говорят, предложил Шелеиин: экономику и
управление зажать по-сталински – в этом он, будто бы, спорил
с Косыгиным, а что идеологию надо зажать, в этом они не
расходились никто.