Я ложно решил: вот теперь-то
напечататься! Хоть что-нибудь.
И отослал в “Н. Мир” пьесу “Свет, который в тебе”, до
сих пор им неизвестную. Когда все прочли, пошёл в редакцию.
За месяц, что мы не виделись, Твардовский ещё больше
померк, был утеснён, чувствовал себя обложенным,
беспомощным, даже разрушенным: всё от того, что с ним плохо
поговорили наверху. (Ему Демичев сурово выговаривал, что не
оказался он в нужную минуту на ногах: надо было ехать в Рим
выбираться вице-президентом Европейской Ассоциации
Писателей, не хотели там ни Суркова, ни Симонова.)
Всё же о моём романе два раза спрашивал A. T. у
Демичева, хоть и по телефону. Учитывая, как ему это было
мучительно, следует его усилие высоко оценить. Первый раз
Демичев ответил: “да, я распорядился, чтобы вернули”
(Соврал, конечно). Второй раз: “да, я велел разобраться”.
Твардовский плохо понимал, что делать, и я – не намного
лучше. И я согласился на вздор – просить приёма у Демичева.
Отзыв А. Т. о пьесе не порадовал меня. Я знал, что она
вяла и многоречива, он же нашёл её “очень сценичной” (бедный
А. Т., его номенклатурное положение не позволяло ему ходить
в московские театры, следить за современной сценой). Так
почему бы не напечатать? А вот:
– Вы замаскировали под неизвестно какую страну, но это –
о н_а_с, слишком ясно, вывод из пьесы недвусмысленный.
Я, совершенно искренне:
– Я писал это о пороках всего современного человечества,
особенно – сытого. Вы допускаете, что могут быть общие
современные пороки?
Он:
– Нет, не могу принять такой точки зрения, без
разграничения на капитализм и социализм. И не могу разделить
ваших взглядов на жизнь и смерть. Сказать вам, что бы я
сделал, если бы всё зависело целиком от меня? Я бы написал
теперь не предисловие, а послесловие – (не улавливаю, в чем
тут принижение), – что мы не можем скрывать от читателя
произведения авторов (- хо-го! за пятьдесят-то лет!..), но
мы не разделяем высказанных взглядов и должны возразить.
Я:
– Это было бы чудесно! Мне большего и не надо.
Он:
– Но это зависит не от меня.
Я:
– Слушайте, A. T., а если б это написал западный автор –
ведь у нас бы схватились, поставили сразу: вот мол как
бичует буржуашую действительность.
Он:
– Да, если б это написал какой-нибудь Артур Миллер. Но и
то б у него отрицательный персонаж высказывался
антикоммунистически.
Да в одной ли пьесе тут было! Ухудшенно и настороженно
относился А. Т. ко мне самому: не оказался я тем
незамутнённым кристаллом, который он чаял представить Старой
Площади и всему прогрессивному человечеству.
Но терять мне было нечего, и я протянул ему “Правую
кисть”, на что не решался раньше.