]

Только и мог я повторить референту содержание моего
нового письма Демичеву, где я упоминал уже и об отнятом
архиве, но писал, что и многие партийные руководители так же
не захотели бы сейчас повторить иных своих высказываний до
XX съезда и отвечать за них. А наглое было в письме то, что
именно теперь, когда мне уготовлялась жилплощадь на Большой
Лубянке, я заявлял, что в Рязани у меня слишком дурны
квартирные условия и я прошу квартиру… в Москве*!

[* В месяц моего короткого признания всем советским
миром – московская квартира лежала передо мной готовая, да я
и не брал её, опасаясь замотаться в “столичной литературной
cyeтe”. Потом – мне уже и в Рязани не давали. А теперь, в
самый угрожаемый и отчаянный момент предложили в Рязани на
выбор – только бы не принимать меня в Москву.]

За неимением дел мы с референтом поговорили на
общелитературные темы. Вот что сказал он: что очень сера вся
современная советская литература (их детище! их цензуры! –
но он объяснял это временным выбеднением народа на таланты.
“Я оптимистичнее вас смотрю!” -упрекнул я. – “Таланты есть,
да только вы их сдерживаете”); что поэтому абсолютно некем
уравновесить меня, увы даже Шолоховым, моё произведение
обязательно прочтут, а “уравновесы” не прочтут – и вот
только почему нельзя меня печатать с моими трагическими
темами; и ещё так, очень интересно: он видит проявление
эгоизма перестрадавших заключённых в том, что мы хотим
навязать молодёжи наши переживания по поводу минувшего
времени.
Это прямо изумило меня, мораль Большого Хью из
Уайльдовской сказки! – эти несколько жемчужных мыслей об
эгоизме тех, кто хочет говорить правду! Значит, в
руководящих кругах это отстоялось, отлилось, за чисто-
звонкую монету ходит! Им приятно и важно знать, что добры
именно они, стараясь воспитать молодёжь во лжи, забвении и
спорте.
Прошло десять дней от подачи письма – и отвечено было
через рязанский обком, что моя “жалоба передана в
Генеральную Прокуратуру Союза ССР”.
Вот это вышел поворотик! В ген. прокуратуру поступила от
ничтожного бывшего (видимо не досидевшего) зэ-ка Солженицына
жалоба – на аппарат всесильной госбезопасности! Для
правового государства – порядок единственно правильный: кто
ж, как не прокуратура, может защитить гражданина от
несправедливых действий полиции? Но у нас это носило совсем
иной оттенок: это значило, что ЦК отказался принять
политическое решение – во всяком случае в мою пользу. И
только один ход дела мог быть теперь в прокуратуре: обернуть
мою жалобу против меня. Я представлял, как они робко звонят
в ГБ, те отвечают: да вы приезжайте почитайте! Едет тройка
прокуроров (из них – два матёрых сталиниста, а один
затёрханный) – и волосы их дыбятся: да ведь в хорошее
сталинское время за такую мерзость – только расстрел! а этот
наглец ещё смеет жаловаться?.