)
Постоянным украшением ночных докладов Абакумова, тем главным, что
привлекало в них Сталина, было всегда — раскрытие какой-то очень важной,
очень разветвлЈнной враждебной группы. Без такой обезвреженной (каждой раз
новой) группы Абакумов на доклады не приходил. Он и сегодня приготовил такую
группку по академии имени Фрунзе и долго мог заполнять время подробностями.
Но сперва принялся рассказывать об успехах (он сам не знал — подлинных
или мнимых) подготовки покушения на Тито. Он говорил, что будет поставлена
бомба замедленного действия на яхту Тито перед отправлением еЈ на остров
Бриони.
Сталин поднял голову, вставил погасшую трубку в рот и раза два просопел
ею. Он не сделал больше никаких движений, не выказал никакого интереса, но
Абакумов, немного всЈ-таки проникая в шефа, почувствовал, что по- {151} пал
в точку.
— А — Ранкович? — спросил Сталин.
Да, да! Подгадать момент, чтоб и Ранкович, и Кардель, и Моше Пьяде —
вся эта клика взлетела бы на воздух вместе! По расчЈтам, не позже этой весны
так и должно получиться! (ЕщЈ при взрыве должна была погибнуть команда яхты,
однако министр такой мелочи не касался, и собеседник его не допытывался.)
Но о чЈм он думал, сопя погасшей трубкой, невыразительно глядя на
министра поверх своего кляплого свисающего носа?
Не о том, конечно, что руководимая им партия родилась с отрицания
индивидуального террора. И не о том, что сам он всю жизнь только и ехал на
терроре. Сопя трубкой и глядя на этого краснощЈкого упитанного молодца с
разгоревшимися ушами, Сталин думал о том, о чЈм всегда думал при виде этих
ретивых, на все готовых, заискивающих подчинЈнных. Даже это не мысль была, а
движение чувства: насколько этому человеку можно сегодня доверять? И второе
движение: не наступил ли уже момент, когда этим человеком надо пожертвовать?
Сталин прекрасно знал, что Абакумов в сорок пятом году обогатился. Но
не спешил его карать. Сталину нравилось, что Абакумов — такой. Такими легче
управлять. Больше всего в жизни Сталин остерегался так называемых “идейных”,
вроде Бухарина. Это — самые ловкие притворщики, их трудно раскусить.
Но даже и понятному Абакумову нельзя было доверять, как никому вообще
на земле.
Он не доверял своей матери. И Богу. И революционерам. И мужикам (что
будут сеять хлеб п собирать урожай, если их не заставлять). И рабочим (что
будут работать, если им не установить норм). И тем более не доверял
инженерам. Не доверял солдатам и генералам, что будут воевать без штрафных
рот и заградотрядов. Не доверял своим приближЈнным. Не доверял жЈнам и
любовницам. И детям своим не доверял. И прав оказывался всегда!
И доверился он одному только человеку — единственному за всю свою
безошибочно-недоверчивую жизнь. Перед всем миром этот человек был так
решителен в дружелюбии и во враждебности, так круто развернулся из {152}
врагов и протянул дружескую руку.