Их лица были
открыты, бесстрашны, их взгляды неукротимы и каждого входящего звали: “Убей
тирана!”
Как двумя стрелами, поражЈнный в горло двумя взглядами народовольцев,
Сталин тогда откинулся, захрипел, закашлялся и в кашле пальцем тряс,
показывая на портреты.
Их сняли тотчас.
И из музея в Ленинграде тоже убрали первую реликвию революции —
обломки кареты Александра Второго. {155}
С того самого дня Сталин и приказал строить себе в разных местах
убежища и квартиры, иногда целые горы прорывать ходами, как на Холодной
речке. И, теряя вкус жить в окружении густого города, дошЈл до этой
загородной дачи, до этого низенького ночного кабинета близ дежурной комнаты
лейб-охраны.
Чем больше других людей успевал он лишить жизни, тем настойчивей
угнетал его постоянный ужас за свою. И его мозг изобретал много ценных
усовершенствований в системе охраны, вроде того, что состав караула
объявлялся лишь за час до вступления и каждый наряд состоял из бойцов
разных, удалЈнных друг от друга казарм: сойдясь в карауле, они встречались
впервые, на одни сутки, и не могли сговориться. И дачу себе построил
мышеловкой-лабиринтом из трЈх заборов, где ворота не приходились друг против
друга. И завЈл несколько спален, и где стелить сегодня, назначал перед самым
тем, как ложиться.
И все эти предосторожности не были трусостью, а лишь — благоразумием.
Потому что бесценна его личность для человеческой истории. Однако, другие
могли этого не понять. И чтобы изо всех не выделяться одному, он и всем
малым вождям в столице и в областях предписал подобные меры: запретил ходить
без охраны в уборную, распорядился ездить гуськом в трЈх неразличимых
автомобилях.
… Так и сейчас, под влиянием острого воспоминания о портретах
народовольцев, он остановился посреди комнаты, обернулся к Абакумову и
сказал, слегка потрясая в воздухе трубкой:
— А шьто ты при’д-принимайшь па’ линии безопасности па’р-тийных
кадров?
И сразу зловеще, сразу враждебно смотрел, скривя шею набок.
С раскрытым чистым блокнотом Абакумов приподнялся со стула навстречу
Вождю (но не встал, зная, что Сталин любит неподвижность собеседников) — и
с краткостью (длинные объяснения Хозяин считал неискренними), и с
готовностью, со всей готовностью стал говорить о том, о чЈм сейчас не
собирался (эта постоянная готовность была здесь главным качеством, всякое
замешатель- {156} ство Сталин бы истолковал как подтверждение злого умысла).
— Товарищ Сталин! — дрогнул от обиды голос Абакумова. Он от души бы
сердечно выговорил “Иосиф Виссарионович”, но так не полагалось обращаться,
это претендовало бы на приближение к Вождю, как бы почти один разряд с ним.
— Для чего и существуем мы, Органы, всЈ наше министерство, чтобы вы,
товарищ Сталин, могли спокойно трудиться, думать, вести страну!.