Это ещЈ никому не удалось.
— Но когда-то же удастся, — со скромной твЈрдостью настаивал
Герасимович.
Испытно они посмотрели друг на друга.
— Послушать бы, — ненастойчиво выразил Нержин.
— Как-нибудь, — кивнул Герасимович маленькой узкой головой.
И — опять оба тряслись, вбирали улицу глазами и отдались перебойчатым
мыслям.
… Непостижимо, как Надя может столько лет его ждать? Ходить среди
этой суетливой, всЈ что-то настигающей толпы, встречать на себе мужские
взгляды — и никогда не покачнуться сердцем? Глеб представлял, что если бы
наоборот, Надю посадили в тюрьму, а он сам был бы на воле — он и года,
может быть, не выдержал бы. Как же бы он мог миновать всех этих женщин?..
Никогда он раньше не предполагал в своей слабой подруге такой гранитной
решимости. Первый, и второй, и третий год тюрьмы он уверен был, что Надя
сменится, перебросился, рассеется, отойдЈт. Но этого не случилось. И вот уже
Глеб стал понимать еЈ ожидание как единственно-возможное. Так ощущал, будто
для Нади стало ждать уже и нетрудно.
ЕщЈ с краснопресненской пересылки, после полугода следствия впервые
получив право на письмо, — обломком грифеля на истрЈпанной обЈрточной
бумаге, сложенной треугольником, без марки, Глеб написал:
“Любимая моя! Четыре года войны ты ждала меня — не кляни, что ждала
напрасно: теперь будут ещЈ десять лет. Всю жизнь я буду, как солнце,
вспоминать наше недолгое счастье. А ты будь свободной с этого дня. Нет
нужды, чтобы гибла и твоя жизнь. Выходи замуж.”
Но изо всего письма Надя поняла только одно:
“Значит ты меня разлюбил! Как ты можешь отдать меня другому?”
Он вызывал еЈ к себе даже на фронт, на заднепровский плацдарм — с
поддельным красноармейским билетом. Она добиралась через проверки
заградотрядов. На плацдарме, недавно смертном, а тут, в тихой обороне,
поросшем беззаботными травами, они урывали короткие {279} денЈчки своего
разворованного счастья.
Но армии проснулись, пошли в наступление, и Наде пришлось ехать домой
— опять в той же неуклюжей гимнастЈрке, с тем же поддельным красноармейским
билетом. Полуторка увозила еЈ по лесной просеке, и она из кузова ещЈ
долго-долго махала мужу.
… На остановках грудились беспорядочные очереди. Когда подходил
троллейбус, одни стояли в хвосте, другие проталкивались локтями. У Садового
кольца полупустой заманчивый голубой автобус остановился при красном
светофоре, миновав общую остановку. И какой-то ошалевший москвич бросился к
нему бегом, вскочил на подножку, толкал дверь и кричал:
— На Котельническую набережную идЈт? На Котельническую?!..
— Нельзя! Нельзя! — махал ему рукой надзиратель.
— ИдЈ-от! Садись, паря, подвезЈм! — кричал Иван-стеклодув и громко
смеялся.