Шло знойное южное лето, но солнце с неба не светило молоденькой вдове.
А она всЈ так же учила химию, языки и диамат, боясь не понравиться ему,
когда он вернЈтся.
И прошло четыре месяца после войны. И пора было признать, что Глеба уже
нет на земле. И пришЈл потрЈпанный треугольник с Красной Пресни:
“Единственная моя! {284}
Теперь будет ещЈ десять лет!”
Близкие не все могли еЈ понять: она узнала, что муж в тюрьме — и
осветилась, повеселела. Какое счастье, что не двадцать пять и не пятнадцать!
Только из могилы не приходят, а с каторги возвращаются! В новом положении
была даже новая романтическая высота, возвышавшая их прежнюю рядовую
студенческую женитьбу.
Теперь, когда не было смерти, когда не было и страшной внутренней
измены, а только была петля на шее — новые силы прихлынули к Наде. Он был в
Москве — значит, надо было ехать в Москву и спасать его! (Представлялось
так, что достаточно оказаться рядом, и уже можно будет спасать.)
Но — ехать? Потомкам никогда не вообразить, что значило ехать тогда, а
особенно — в Москву. Сперва, как и в тридцатые годы, гражданин должен был
документально доказать, зачем ему не сидится на месте, по какой служебной
надобности он вынужден обременить собою транспорт. После этого ему
выписывался пропуск, дававший право неделю таскаться по вокзальным очередям,
спать на заплЈванном полу или совать пугливую взятку у задних дверец кассы.
Надя изобрела — поступать в недостижимую московскую аспирантуру. И,
переплатив на билете втрое, самолЈтом улетела в Москву, держа на коленях
портфель с учебниками и валенки для ожидавшей мужа тайги.
Это была та нравственная вершина жизни, когда какие-то добрые силы
помогают нам, и всЈ нам удаЈтся. Высшая аспирантура страны приняла
безвестную провинциалочку без имени, без денег, без связей, без телефонного
звонка…
Это было чудо, но и это оказалось легче, чем добиться свидания на
пересылке Красная Пресня! Свидания не дали. Свиданий вообще не давали: все
каналы ГУЛага были перенапряжены — лился из Европы поток арестантов,
поражавший воображение.
Но у досчатой вахты, ожидая ответа на свои тщетные заявления, Надя
стала свидетелем, как из деревянных некрашенных ворот тюрьмы выводили
колонну арестантов на работу к пристани у Москва-реки. И мгновенным
просветлЈнным загадыванием, которое приносит удачу, Надя {285} загадала:
Глеб — здесь!
Выводили человек двести. Все они были в том промежуточном состоянии,
когда человек расстаЈтся со своей “вольной” одеждой и вживается в
серо-чЈрную трЈпаную одежду зэка. У каждого оставалось ещЈ что-нибудь,
напоминавшее о прежнем: военный картуз с цветным околышем, но без ремешка и
звЈздочки, или хромовые сапоги, до сих пор не проданные за хлеб и не отнятые
урками, или шЈлковая рубашка, расползшаяся на спине.