Лебедев открыл. Аристипп Иваныч, вы не
спите? Не откажите в любезности, подайте мне наверх один мой сапог.
— Сапог, Вячеслав Петрович, я могу вам передать, но ответьте прежде,
чем вам не угодил синий свет?
— Хотя бы тем, что у него длина волны короткая, а кванты большие.
Кванты по глазам бьют.
— Светит он мягко, и мне лично напоминает синюю лампадку, которую в
детстве зажигала на ночь мама.
— Мама! — в голубых погонах! Вот вам, пожалуйста, разве можно людям
дать подлинную демократию? Я заметил: в любой камере по любому мельчайшему
вопросу — о мытье мисок, о подметании пола, вспыхивают оттенки всех
противоположных мнений. Свобода погубила бы людей. Только дубина, увы, может
указать им истину.
— А что, лампадке здесь было бы подстать. Ведь это — бывший алтарь.
— Не алтарь, а купол алтаря. Тут перекрытие междуэтажное добавили.
— Дмитрий Александрыч! Что вы делаете? В декабре окно открываете! Пора
это кончать.
— Господа! Кислород как раз и делает зэка бессмертным. В комнате
двадцать четыре человека, на дворе — ни мороза, ни ветра. Я открываю на
Эренбурга.
— И даже на полтора! На верхних койках духотища!
— Эренбурга вы как считаете, — по ширине?
— Нет, господа, по длине, очень хорошо упирается в {82} раму.
— С ума сойти, где мой лагерный бушлат?
— Всех этих кислородников я послал бы на Ой-Мя-кон, на общие. При
шестидесяти градусах ниже нуля они бы отработали двенадцать часиков, — в
козлятник бы приползли, только бы тепло!
— В принципе я не против кислорода, но почему кислород всегда
холодный? Я — за подогретый кислород.
— … Что за чЈрт? Почему в комнате темно? Почему так рано гасят белый
свет?
— Валентуля, вы фрайер! Вы бродили б ещЈ до часу! Какой вам свет в
двенадцать?
— А вы — пижон!

В синем комбинезоне
Надо мной пижон.
В лагерной зоне –
Как хорошо!

Опять накурили? Зачем вы все курите? Фу, гадость… Э-э, и чайник
холодный.
— Валентуля, где Лев?
— А что, его на койке нет?
— Да книг десятка два лежит, а самого нет.
— Значит, около уборной.
— Почему — около?
— А там лампочку белую вкрутили, и стенка от кухни тЈплая. Он,
наверно, книжку читает. Я иду умываться. Что ему передать?
— Да-а… Стелет она мне на полу, а себе тут же, на кровати. Ну,
сочная баба, ну такая сочная…
— Друзья, я вас прошу — о чЈм-нибудь другом, только не про баб. На
шарашке с нашей мясной пищей — это социально-опасный разговор.
— Вообще, орлы, кончайте! Отбой был.
— Не то что отбой, по-моему уже гимн слышно откуда-то.
— Спать захочешь — уснЈшь, небось.
— Никакого чувства юмора: пять минут сплошь дуют гимн.