— Хотя бы в болото? Лишь бы переться? — со злостью возразил Руська.
— Хотя бы… Ч-ч-чЈрт его знает, — заколебался Глеб. — Ты пойми, я
сам считаю, что скептицизм человечеству очень нужен. Он нужен, чтобы
расколоть наши каменные лбы, чтобы поперхнуть наши фанатические глотки. На
русской почве особенно нужен, хотя и особенно трудно прививается. Но
скептицизм не может стать твЈрдой землЈй под ногой человека. А земля
всЈ-таки — нужна?
— Дай ещЈ папиросу! — попросил Ростислав. И закурил нервно. —
Слушай, как хорошо, что МГБ не дало мне учиться! на историка! — раздельным
громковатым шЈпотом говорил он. — Ну, кончил бы я университет или даже
аспирантуру, кусок идиота. Ну, стал бы учЈным, допустим даже не продажным,
хотя трудно допустить. Ну, написал бы пухлый том. С какой-то ещЈ восемьсот
третьей точки зрения посмотрел бы на новгородские пятины или на войну Цезаря
с гельветами. Столько на земле культур! языков! стран! и в каждой стране
столько умных людей и ещЈ больше умных книжек — какой дурак всЈ это будет
читать?! Как это ты приводил? — “То, что с трудом великим измыслили
знатоки, раскрывается другими, ещЈ большими знатоками, как призрачное”, да?
{91}
— Вот-вот, — упрекнул Нержин. — Ты теряешь всякую опору и всякую
цель. Сомневаться можно и нужно. Но не нужно ли что-нибудь и полюбить, что
ли?
— Да, да, любить! — торжествующим хриплым шЈпотом перехватил Руська.
— Любить! — но не историю, не теорию, а де-вуш-ку! — Он перегнулся на
кровать к Нержину и схватил его за локоть. — А чего лишили нас, скажи?
Права ходить на собрания? на политучЈбу? Подписываться на заЈм?
Единственное, в чЈм Пахан мог нам навредить — это лишить нас женщин! И он
это сделал. На двадцать пять лет! Собака!! Да кто это может представить, —
бил он себя в грудь, — что такое женщина для арестанта?
— Ты… не кончи сумасшествием! — пытался обороняться Нержин, но
самого его охватила внезапная горячая волна при мысли о Симочке, о еЈ
обещании в понедельник вечером… — Выбрось эту мысль! На ней мозг
затемнится. — (Но в понедельник!.. Чего совсем не ценят благополучные
семейные люди, но что подымается ознобляющим зверством в измученном
арестанте!) — Фрейдовский комплекс или симплекс, как там его чЈрта — всЈ
слабей говорил он, мутясь. — В общем: сублимация! Переключай энергию в
другие сферы! Занимайся философией — не нужно ни хлеба, ни воды, ни женской
ласки.
(А сам содрогнулся, представляя подробно, как это будет послезавтра —
и от этой мысли, до ужаса сладкой, отнялась речь, не хотелось продолжать.)
— У меня мозг уже затемнился! Я не засну до утра! Девушку! Девушку
каждому надо! Чтоб она в руках у тебя… Чтобы… А, да что там!.